– И куда это Аким запропал? – ворчал он про себя. – Всегда-то он поздней всех приходит.

Была суббота, и завод затих раньше обычного. Зато поселок ожил. Захар видел в окошко, как в избах замелькали огоньки, а по темнеющей улице толпой повалили рабочие. Ребята выскакивали навстречу, вертелись под ногами у рабочих и получали подзатыльники. Голые пятки быстро стучали по ступенькам крыльца.

Собаки лаяли и подвизгивали, радуясь хозяевам.

Весело там на порядке. А тут сиди один у окна. В заводской церкви зазвонили ко всенощной. Бабы звонко перекликались, торопили мужиков: пора в церковь.

Везде кругом суета.

Только Акимова изба стояла как неживая. Не стал бы и Захар один сидеть, выскочил бы на порядок, хоть к Федьке, что ли. Да разве пойдешь с рогаткой на шее. Со скуки Захар задремал даже, сидя под окном. Аким все не шел.

Когда прозвонил колокол, подручные Акима сейчас же разбежались по домам. Пошел бы и Аким, но нельзя ему было: мастер он был, – значит, на нем вся забота. Надо сарай на замок запереть, а замок, как назло, куда-то запропастился. Аким совался, как слепой, по темному сараю, а замок все не находился.

Сзади, в глубине сарая, в темноте пыхал жаром не остывший горн.

Огромные мехи, весь день шумно дышавшие кожаной грудью, раздувая огонь в горне, затихли и лежали опавшие, точно отдыхали. Перед горном в больших бревенчатых чанах, врытых в земляной пол сарая и наполненных тоже землей, остывали отлитые в глиняные формы, или опоки, медные шандалы для царского дворца.

Штыковая медь [Штыковая медь – очищенная и отлитая в бруски или штыки (штуки). Горн, где ее опять плавят, и сарай, где идет отливка в формы (опоки), тоже назывались штыковыми.– Здесь и далее примеч. автора] – дорогой товар, и когда в сарае стынут опоки, полные меди, его надо сразу же после работы запирать на замок. Аким знал это хорошо. Да где же взять замок, когда его нет? Шарил, шарил, ну нет и нет. И на гвозде, куда он его вешал, тоже нет.

Он вышел за дверь. На засове, может? Нет, и на засове не висит. Аким остановился у порога и посмотрел вдаль поверх заводской стены. За стеной виднелись лесистые вершины гор. Солнце только что зашло, и черные лапчатые верхушки деревьев так и вырезывались на золотом небе.

Ишь хорошо как! Так бы и глядел все, только за сердце чего-то берет. У него на родине, в Каргополе, такие же горы кругом, и леса на них. На заре бывало рыбу они на Онеге удили, – поглядишь кругом – точь-в-точь, как тут. С той поры, как ушел мальчишкой, так и не бывал там, лет тридцать прошло.

– Ты чего, дьячок, спишь?.. – окликнул Акима, проходя, сверлильный мастер. – Не слышишь – в церкви звонят.

– А что? – спросил Аким, точно проснувшись.

– Да гляди, поп без тебя всенощную служить не будет. Кто ж ему будет кадило раздувать?

Мастер захохотал и пошел дальше.

Аким махнул рукой. Он уже привык, что рабочие называли его дьячком за длинные волосы и за грамотность. На всем заводе один он умел читать.

Он вспомнил про замок, опять вошел в сарай и еще раз пощупал гвоздь, на который он всегда вешал замок. Замка не было.

– Это чего ж штыковой сарай настежь стоит? – раздался снаружи знакомый голос Ковригина. – Ужо скажу Беспалову, что того разиню Наборщикова…

Как раз в это время Аким вышел из дверей сарая.

– Ты чего ж не запираешь? – сердито просипел Ковригин. – Давно дран не был?

– Замка не найти, – коротко ответил Аким, опять поворачиваясь к двери сарая. – Упал, видно. Темно, не видать на земле.

– Да ты чего, дурень долгогривый, смеяться надо мной задумал? – рассердился Ковригин. – Замок на поясе, а он ищет!