Дом освещал пасмурный, мутный свет. На стенах, в скромных рамах всели довольно дорогие картины, с потолка свисала аккуратная люстра, которая, по ночам, освещала одинокую лестницу на второй этаж. Коридор был весьма просторен, но все вещи, вся мебель, что там была, казалось, имела свое место и свое назначение: пустой столик рядом с лестницей, на котором стояла икебана в стеклянной вазе явно являлась подставкой под разные мелочи. По стене стояли два симметричных шкафа, содержимое которых, судя по всему, было доступно только работающим тут людям, и хозяевам. Верхняя одежда? Зонты? Квадратная, темная колонна у лестницы, видимо, имела конструктивную ценность, а стеклянная полка, находившаяся чуть дальше, служила подвесом для всякого, типа ключей и обувных ложек. Мягкая, уютная, аскетичная рациональность. Умеренная роскошь, которая не бросалась в глаза, и это согревало внутри. Хозяева, судя по всему, не любили кичиться своим достатком.

Вправо и влево от входной двери виднелись другие, темные двери, но куда они вели… об этом можно было только догадываться. Служанка с красной лентой стала подниматься на второй этаж и Нона, разувшись, ринулась вслед за ней. Светлые обои со странными узорами, и все те же картины в таких же скромных рамах. Запах пыли и сквозняка.

Коридор второго этажа был светлее, уютнее и больше первого, но рассмотреть его девушке не удалось: ее завели в первую же дверь налево, где находился широкий кабинет. Заваленный книгами, коробками, склянками, и каким-то добром. Казалось, тут не убирали вовсе, хотя остальные комнаты явно «облизывали» каждый день. За темным столиком сидела женщина, внешний возраст которой варьировался от тридцати до сорока лет, в зависимости от освещения. Она была в костюме: светлой рубашке, узкой юбке и черном галстуке, напоминая школьную учительницу. С сухим, худым лицом, и таким же узким телом. Равнодушный взгляд рассматривал завалы книг перед собой, но тут исчез под бликом на круглых очах в тонкой оправе. Как только она оторвала глаза от распахнутого блокнота, тут же заговорила, и Нона сразу узнала этот голос. Тот самый, что говорил с ней по телефону:

- Доброе утро! Рада, что вы пришли. Сандра! Не стой столбом, выйди, это неприлично. – Женщина встряхнулась, пока звенел её хриплый, правильный голос, а служанка медленно ей поклонилась, и вышла из помещения. – Напомните еще раз, как вас зовут?

- Нона. Нона Сальровел, мадам. – Гостья опасливо осмотрелась, пытаясь подавить неловкость, и вновь повернулась к хозяйке. Самопрезентация должна пройти успешно. Возможности прожить этот день еще раз не будет.

- Меня зовут Ран Таллис, и здесь я буду вашим… можно сказать… начальником. – Женщина устало закатила глаза. Создавалось впечатление, что это не вторые, не третьи, и даже не десятые пробы за этот год. Работница успела порядком притомиться, и даже выгореть.

- Сейчас будет… собеседование? – Нона попыталась улыбнуться, но вышла очередная неловкая, странная гримаса.

- Называй как хочешь. – Ран достала из шкафчика сантиметровую ленту, подошла к гостье и ловкими, быстрыми движениями начала снимать с нее мерки. – Посмотри-ка мне в глаза… - Она повернула ее лицом к себе, после чего улыбнулась и, как заключение, произнесла: - Светлые, голубые. Довольно красиво, что ж, хорошо.

- Вы будете шить на меня форму? – Одними губами спросила Сальровел, и тут же поняла, что краснеет.

- Нет, форма у нас есть. Как раз смотрю, соответствуешь ли ты ей… - Наедине Таллис была гораздо менее вежливая и правильная, чем в трубке телефона, и разговаривала не как работодатель, а, скорее, как наставница. – Вроде бы все хорошо. Смотри. Вы будете жить тут все время работы, покидая дом только по делу, то есть по приказу начальства. В обязанности входит готовка, стирка, уборка… все по обслуживанию дома и его жителей. Неприятно звучит, да? Но это мелочи, так как вас шестеро, а раздавать обязанности меж вами буду я. Оклад вы делите между собой, одну сумму на всех. Если одна горничная уходит, или увольняется, размер оклада не уменьшается. А вот ваше личное жалование возрастает. – Стекла очков вновь блеснули. – Весьма… конкурентная среда. Чужое увольнение вам всегда на руку. Но и ваше увольнение будет на руку другим.