– Как меня все это задолбало, – процедил Барма, с грохотом захлопнув тяжелую крышку сундука. Он так и не нашел своего нового пояса в этом водовороте чужого шмотья.

Глава вече поднял голову и увидел стоящую возле печи Усладу. Она мыла посуду в корыте, ее руки были мокрыми. Он сразу и не заметил девушки, выведенный из равновесия Хлебославой. Как-то он случайно повстречал Усладу в бане. Это было, когда он решил отсидеться там в тиши после очередной ссоры с женой. После той нечаянной, но памятной встречи в мовнице Барма заметил за собой, что стал думать об Усладе чаще, чем позволено. И уж точно не так, как положено помышлять дяде о племяннице. И все же он не пытался бороться с собой, будучи убежденным, что его мысли – последний форпост его личности. Он имеет право думать, о ком хочет. Если Хлебослава залезет и туда, то он, наверное, покончит с собой.

– Услада, ты не видела мой новый ремень? – Барма достаточно владел собой для того, чтобы не вмешивать девушку в котел непристойных переживаний, которые завладели его мозгом. После того вечера, когда она предстала перед ним во всей своей красе, он вел себя как ни в чем не бывало. Хотя видел, что она смущается его. Что и понятно. Ну да ладно, возможно, скоро все это прекратится, она будет жить в княжеском детинце.

– В сундуке, – Услада подтвердила догадку Бармы о том, что вещь там, где он видел ее в последний раз.

– Ясно, – Барма повторно растворил сундук, яростно отшвырнув крышку, которая громыхнулась о стену. – Помоги найти, – неожиданно для самого себя распорядился Барма, выпрямившись.

Услада вытерла мокрые ладоши о передник и подошла к сундуку, который Барма переворошил окончательно. Молча склонившись над тяжелым ящиком, она начала перебирать одежду, аккуратно укладывая последнюю стопкой.

Глава вече провел ладонью по своему лбу, словно вытирая испарину в жаркий день. Гибкий стан Услады, будто изогнутая березка, приковал его взгляд. В его голову ворвались бесстыдные образы. Ему виделось, как он обнимает эту девушку, как целует ее живот, как она сладко вздыхает в его объятиях. Он уже забыл, когда в последний раз испытывал нечто подобное в реальности, то есть не в своем воображении. И да, он перестал ощущать себя мужчиной. Он – отец, муж, кормилец и заботник, но не мужчина. И не потому, что с ним самим что-то не так. А потому что его поставили в такие условия, где он ничего не должен желать, но зато обязан многое сдюжить!

– Принесешь в сени, – обуздав свои мысли, Барма развернулся, собираясь покинуть горенку. Услада была обращена к нему спиной и не могла видеть его взгляда, и все же он решил прекратить созерцание, которое граничило с чем-то греховным.

– Нашла, – одновременно с ним произнесла Услада, выпрямившись. В сундуке теперь был порядок, сложенные вещи смотрели на Барму, словно овощи с грядок.

– Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили вчера? – Барма забрал из рук Услады ремень и принялся прилаживать его поверх рубахи. – Ты готова послужить своей семье?

Вместо ответа Услада опустила голову. Барма напряженно выдохнул. Он не мог оставить эту девушку в своем доме. Особенно после того, что теперь чувствовал к ней. Мысль о том, что она будет с другим, не доставляла ему страданий. Он лишь сожалел, что не может оставить ее себе. Это не какая-то любовь, это просто очень сильное влечение к ее совершенному телу, не изуродованному множественными беременностями, трудом или, наоборот, ленной жизнью, превращающей женщину в бесформенный мешок.

– Если ты не желаешь принимать участие в нашем замысле, то скажи прямо сейчас, – у Бармы не было никакого запасного варианта, вернее, запасной персоны, и все-таки он не хотел принуждать Усладу к чему-то, особенно спать с другим мужчиной. То ли на него подействовали слова Хлебославы, то ли он сам так на себя подействовал.