– Для него она могла казаться прекрасным цветком, – Дива вспомнила Вольну. Которая при всех своих недостатках каким-то образом же завладела сердцем правителя!

– Не могла, – твердо ответил Миронег. – Для него есть только один прекрасный цветок, в котором он не сомневается – это ты. Я уверен, что до встречи с твоим мужем ты была безупречна, как и положено княжне. Чего не скажешь о Перунике. К счастью, я лишь ее брат и не имею возможности и желания бдить ее. Однако мне достаточно тех слухов, которые доходят даже до моих ушей. И я убежден, что твой многоопытный муж в силах обнаружить разницу между целомудренной девушкой и гулящей сукой. От последней он никогда не захочет детей. Или, по крайней мере, не будет уверен в своем отцовстве. Потому нужна ты. Которая всегда под присмотром, под охраной. Не шатаешься одна где попало. И для тебя нет других мужчин. Только ты и можешь дать истинного наследника…– Миронег говорил то, что было и так очевидно, но все же после его слов Дива чуть успокоилась. – Так что прекрати эти бессодержательные страдания. Ты вернешься в свой Новгород, родишь Рёрику сыновей и будешь жить долго и счастливо. А у Перуники только и останутся что слова да рассуждения…Она не станет ни женой Рёрика, ни княгиней Ладоги. Потому как недостойна ни одного из этих титулов, – утешил заодно и себя самого Миронег, хотя не был убежден в том, что говорит. – Ты останешься в Ладоге настолько, насколько потребуется. Не рвись в путь прежде срока. Я даю слово, что моя сестра больше не потревожит тебя…– пообещал Миронег и вышел.

Дива уронила голову на ладонь и пустым взглядом уставилась в окно. Теперь уже город не казался ей таким завораживающим и прекрасным.

– Слава, умоляю, только не сейчас, – Барма пытался подпоясать рубаху, но покромка никак не желала ложиться на ткань, то заминалась, то переворачивалась. Глава вече очень торопился: сегодня в Изборск должен был прибыть князь Рюрик, и Барма не хотел опоздать. Но он и не мог пойти не подпоясанным, конечно. Появиться на людях без пояса сравнимо с бесчестьем. Ведь был же случай, когда с какого-то уважаемого человека сорвали пояс на пиру. Так сие восприняли как оскорбление всему роду! А тут еще Хлебослава…Жужжит, как обычно, под руку.

– Я не отдам еще одну нашу девочку этому дикарю! Мало тебе того, что погубил Ясыню! – прокричала жена главы вече. – Ты должен защищать нашу семью, а не заигрывать с варягом!

– О боги, Слава, ты даже не понимаешь, о чем говоришь…– Барма уже не столько хотел ко времени прийти в детинец княжеский, сколько побыстрее уйти из дома, где ему с каждым днем становилось все невыносимей. Как и всему сущему, этой невыносимости должен был наступить предел, но он пока не наступал. А Барма ощущал себя так, словно он уже не мужчина даже. Жена постоянно пеняла на его недостатки, и он перестал чувствовать довольство самим собой. Хотя понимал, что сам не так уж плох. По крайней мере, его семья не голодает, живет в достатке и тепле. И все же давным-давно зародилось это противоречие. С одной стороны, он фундамент большого дома, с другой – он постоянно в грязи, которую вымазывает на него Хлебослава.

– Я все понимаю вполне! Сначала Годфред, теперь Рюрик! Я ненавижу этих варягов, все они одинаковые! – Хлебослава винила в смерти Ясыни Годфреда, хотя на самом деле не знала правды. Возможно, она что-то чувствовала, не находя этому объяснения, а возможно, лишь искала виноватых, как большинство людей. В любом случае, независимо от своей осведомленности, она не заблуждалась на этот раз.