– Я не знаю, как верно…– после паузы вымолвила Услада, стиснув ладошки. – Как вы с тетушкой решите, так я и согласна.

– О, боги, – Барма вдруг испытал истинное страдание. Услада, кажется, единственная правильная женщина в этом доме. Она одна не доставляет ему хлопот и огорчений. И он должен отдать ее кому-то. Какому-то чужому мужику, который, скорее всего, заставит ее страдать. – Знаешь…Если ты хочешь остаться жить с нами, ты должна сказать мне об этом сейчас, – Барма чувствовал, что дает слабину, но уже ничего не мог с собой поделать.

– Я хочу, чтобы от меня был прок, – Услада слышала, как Барма в ходе очередного скандала с Хлебославой пенял на то, что племянница жены живет здесь и он вынужден кормить ее. И теперь Услада желала поскорее перестать быть обузой для этой семьи.

– Ты стараешься, от тебя есть толк, – Барма уже противоречил сам себе, прежде называя своих домочадцев бесполезными лентяями.

– Но ведь, кроме меня, больше некому туда пойти…– несмотря на внешнюю отрешенность, Услада понимала, что происходит. Хлебослава и Барма бранились громко: не раз глава вече кричал, что ему попросту некого подсунуть владыке под нос. Другие его дочери не столь миловидны, да и это будет слишком уж явно после истории с Ясыней. Кроме того, есть еще одно обстоятельство. Задерганная и измотанная Хлебослава нередко вымещала накопившиеся страдания на домочадцах, в том числе на Усладе. Вначале все было вроде бы мирно, Хлебослава воздерживалась от того, чтобы нападать на племянницу. И все же однажды это переменилось. Хлебослава сама не знала, отчего тихая племянница вдруг стала раздражать ее. Это было какое-то чутье, которое срабатывало лишь в определенные моменты, не постоянно то есть. Услада же ощущала со стороны семейства неприязнь по отношению к себе и желала сбежать из-под чужой крыши. – Я хочу помочь…И я готова, – призналась Услада, смутившись. Она понимала всецело, что именно от нее потребуется. Она пока не знала, как полагается вести себя с мужчиной наедине, но была уверена, что разберется на месте.

Неожиданное признание Услады огорчило Барму: все-таки глубоко в душе он не хотел ее ни с кем делить, не отдавая себе в этом отчета. С другой стороны, гора с плеч: Услада готова и хочет, это главное, а его фантазии – ерунда бестолковая. Надо поскорее выбросить все это из головы. И приниматься за дело, он и так часто стал отвлекаться.

– Услада…– послышались шаги Хлебославы, а вскоре в дверях появилась и она сама. В ее руке все еще была зажата оборванная опояска Бармы. Увидев мужа и племянницу, стоящих возле сундука, хозяйка дома отчего-то почувствовала необъяснимое раздражение. Оно будто подтолкнуло ее в спину, заставив выплеснуть недовольство. – Ты еще здесь?! Я же велела пойти и принести молока. Звенемира голодна!

– Иду, – Услада подобрала юбки и молча поторопилась на улицу.

– Она искала ясало, – коротко пояснил Барма. Изначально он не собирался вступаться за племянницу жены. Тем не менее в последний момент изменил намерение.

****

Изборск пировал уже третий день. И на то была причина. В честь нового правителя – могучего Трувора – шли пышные празднества. Сам князь Рюрик, выбранный некогда боярским вечем, правил в это время в Новгороде, потому и провозгласил наместником здесь своего «любимого брата» Трувора. Ранее от имени князя тут правил его племянник Годфред. Каким тот был правителем, никто толком не понял. Чаще разговоры шли о его гридях. Как бы там ни было, юный посадник безвременно канул в небытие. Народ сия новость не взволновала. Многие даже имени его запомнить не успели. Но Трувор отчего-то сразу пришелся им по душе. Вероятно, потому что новгородский владыка не пожалел злата для устройства праздника в честь своего брата; привез с собой дары и увеселения. Народ угощали, десятки медведей забавляли толпу вместе со скоморохами и музыкантами.