При последних словах господина Тавра, которая наливала ему в кубок золотистое вино, едва не выронила кувшин из дрогнувшей руки.

Стратиг бросил на девушку сердитый взгляд и хотел что-то сказать, но тут раздался возмущённый голос Динамии:

- Фауста из дома Ласкаридов?! Боже мой, Диофант, неужели ты и вправду согласишься ввести её в нашу семью?

Перед тем, как ответить, Диофант неторопливо отпил вина из своего кубка.

- Ласкариды – знатный ромейский род, – сдержанно произнёс он, хотя выражение его лица говорило о буре, которая бушевала у него внутри и с которой он пытался совладать. – Многие влиятельные семьи Фарнабии и даже Константинополя сочли бы за честь породниться с ними. К тому же, Фауста очень красива, а её родители дадут за ней богатое приданое.

- Но, Диофант, разве тебя не волнует молва, которая преследует имя Фаусты Ласкариды? – вскричала Динамия, в отчаянии всплеснув руками.

- Матушка, у нас нет выбора, – вместо стратига ответил Стефан с холодной учтивостью. – Мы должны поддержать отца любыми средствами, любой ценой. Мы – семья. Я готов жениться на Фаусте, если такова цена победы моего отца.

- Стефан, милый, эта женщина не принесёт тебе счастья, – с грустью произнесла Динамия. И, бросив на сына испытующий взгляд, спросила: – Ты уверен, что готов принести свою судьбу, своё будущее в жертву амбициям своего отца? Ты ведь ещё так молод! Твоя жизнь только начинается...

- Не беспокойся обо мне, матушка. – Стефан заставил себя улыбнуться. – Я не сомневаюсь, что принял правильное решение.

8. Глава 8

Весть о том, что Фотий Датиан выставил свою кандидатуру на пост стратига, разнеслась по всей Фарнабии. Люди толковали об этом на узких улочках, и на городских окраинах, и в кварталах с большими домами в окружении садов. Этой новостью обменивались ремесленники в бесчисленных мастерских, торговцы в лавках, воины на крепостных валах, церковные служители, прислуга в богатых домах. Крестьяне из прилежащих к Фарнабии поселений собирались у городских ворот и тревожно спрашивали друг друга, что случилось, здоров ли нынешний стратиг и по какой причине понадобилось подыскивать ему замену.

Пробираясь через уличную толпу, Стефан угадывал смутное нарастающее беспокойство в бурлящей жизни родного города. Но он был слишком занят собственными заботами и эмоциями, чтобы обращать на это внимание.

В нём поднимался глухой протест: он чувствовал, что сам, опрометчиво, загнал себя в ловушку, из которой теперь не выбраться. Да, он поддержал отца (и он искренне этого хотел!), он дал ему надежду, в которой тот так нуждался, и вдохнул в него новые силы для предстоящей борьбы. Но вместе с тем он осознавал, что своим решением жениться на дочери Софрона Ласкарида сильно огорчил мать.

А ещё он, кажется, грубо обошёлся с Таврой. Зачем он требовал у неё поцелуя, если заранее знал, что ему этого от неё ни за что не добиться? Обидел девушку – и теперь мысли о том, что отныне она будет избегать его, не приносили ему ничего, кроме страданий.

Известие о женитьбе Стефана взволновало Тавру, хотя она старалась не показать ему этого. Однако он чувствовал её печаль, несмотря на то, что девушка, сталкиваясь с ним в доме и отвечая на его вопросы, сохраняла свой обычный учтиво-упрямый тон.

Стефан искал разгадку такого поведения девушки, которая выросла рядом с ним, в одном доме.

Может быть, в глубине души она считала себя членом его семьи и воспринимала его как человека по-родственному очень близкого, вроде старшего брата? И, узнав о его женитьбе на порочной женщине, она не одобряла его решение.

Нет, говорил себе Стефан, здесь нечто другое.