Только хозяину вся это красота уже ни к чему. Лежит князь, и видно, что душа едва за тело держится. Того и гляди, оборвется ниточка, что Рожаницы сорок зим назад сплели, и унесется быстрокрылая душа за семь небес, на волшебный остров Ирий.

Выла жена князя, выла дочь Премислава. И только старая няня Стояна, та, что князя еще ребенком помнила, губы покусала, платок на голову набросила да пошла затемно со двора.

Вышла из ворот крепости, потребовав, чтобы ждали стражи и на ночь ворота не запирали, и побежала, насколько сил хватало, к околице села. Слышала она об одной чудесной лекарке, которая такие зелья сызмальства варила, что больные почти с того света на этот возвращались.

Нашла избушку старенькую, постучалась. Вошла, богам в красном углу поклонилась. Руки ладонями к печи протянула – домашнего хранителя, Огня Огневича поприветствовала.

- Доброго вам вечера, хозяева ласковые!

Поклонились Даромир и Рагосна гостье: кто же не знал няню князеву, на которой, почитай, все хозяйство княжеское держалось.

- И тебе доброго здоровьюшка, Стояна Драгорадовна! Али случилось что?

- Ох случилось! А слышала я, что у вас внучка приемная в тайных травах разбирается. Да лечить так умеет, словно сами боги ей веретено жизни в руки доверяют.

- Скажешь тоже!

Вышла вперед Лесава, поклонилась гостье. Смотрит Стояна – смышленая девочка. А глаза такие ласковые – будто небо меж облаков в день весенний проглянуло, в душу синь свою заронило. Смотрит Стояна и чувствует, как надежда в душе ее ключом горячим забила.

- Сможешь, девонька, князя своими ручонками с того света вытащить? Что хочешь тебе за это отдам, коли сумеешь!

- Обещать не буду. Не любят боги напрасных клятв, - тихо сказала девочка. – Да и дела словом не заменишь.

Взяла Лесава травок разных и пошла со Стояной в княжеский терем.

Пришла, головой в разные стороны вертит – лепота! Потолки высокие, стены багрецом да золотом сусальным расписаны. На скамьях ковры постелены, а князь спит не на печи или полатях, на кровати – бывают же чудеса!

Только уж очень худ и бледен князь. Ноги - как тростинки пожухлые. Кожа - как тающий снег весной. Обуяла девочку жалость. Подошла и взяла мужчину за руку. Посмотрел князь на Лесаву, и что-то дрогнуло у него в лице.

- Ты зачем пришла, милая? – сказал-прошелестел едва слышно.

- Лечить вас буду, князь! – говорит Лесава и смотрит серьезно.

- Ну попробуй, - усмехнулся больной, а сам глаз с девочки не сводит.

И стала Лесава лечить князя. Пошла на кухню со Стояной зелья разные варить да мази готовить.

Десять дён не отходила Лесава от старого князя. Десять ночей вместе с Родом у постели караулила, старуху Смерть отгоняла. И хоть сердилась жена князева Гордяна на самоуправство няньки, но перечить не стала – а вдруг и правда вылечит Дева Лесная мужа дорогого?

А на одиннадцатое утро сел князь на постели. Сел и ноги свесил. И штей суточных запросил.

Выходила князя Лесава. Вот с тех пор князь только ее зельям и доверял. Только ее рукам и вверялся.

- Что, Лесавушка, как дедушка твой?

- Да ничего, Тихомир Остромыслович, скрипит дедушка помаленьку. Прихварывает порой, но держится, - с улыбкой сказала Лесава.

- Да что ж тут поделаешь: молод – кости грызи, стар – кашу хлебай, - сказал князь.

- Да я уж и так богам каждый день молюсь, чтобы подольше дедушка на этом свете задержался, - тихо сказала девушка, продолжая втирать зелье в жилистые ноги князя, и опустила глаза.

Этой зимой не стало бабушки Рагосты. Не удержалась старая, когда на речке белье полоскала. И то уж уговаривала Лесава бабушку не ходить, говорила, что сама сходит, когда хлеб испечет. Но та не послушалась. Хоть руки и ноги уже не так хорошо работали, как в молодости, да не хотелось старой чувствовать себя нахлебницей. Вот и старалась изо всех сил Лесаве по хозяйству помогать. И тут, не спросясь, тайком схватила корзинку с бельем и на речку пошла. Потянулась пониже, да в прорубь и ухнула. Хорошо, другие бабы на реке были, успели схватить, пока ту под лед не затянуло. Мужиков кликнули, чтобы вытащили. Только заболела Рагоста да вскоре и к Роду ушла. Многое умела Лесава лечить, только смерти ни один лекарь не указ.