– Это тебе на весь месяц? – спросила я.

– Представь, это только на сегодня. Почему-то тетя Лиза убеждена в том, что я не доедаю и хожу вечно голодный, – ответил Лешка с усмешкой.

Неподалеку на стуле сидела какая-то немолодая женщина и невольно слышала наш разговор. Она посчитала нужным вставить свое слово. Я заметила, что чем старше человек, тем он становится разговорчивее и любопытнее.

– Ешь, Лешка, а то худой какой. И к тому же сытым ты не так страшен для нашего тропического сада, – сказала женщина и посмотрела на меня, видимо, ожидая ответной реакции в виде вопроса или одобрительного кивка. Я ничего не сказала и никакой эмоции не выразила. Тогда женщина все сделала сама.

– Я рассказывала, как Лешка бананы слопал? – спросила она как бы в воздух.

– Мы тогда его еле нашли в саду, только по шкуркам сумели след взять, – широко улыбаясь, сказала женщина.

Я еще тогда представила, как маленький Лешка, словно гусеница ходит по ботаническому саду и грызет все на своем пути. Мне стало смешно, и я улыбнулась.

Неохотно женщина соизволила спросить мое имя и, ничего не сказав, ушла. Ее уходу я обрадовалась. Мы с Лешкой опустошили почти весь стратегический запас, сделанный Лешкиной тетей. Я так наелась, что не хотела не то, что работать, не хотела даже думать о работе. Единственным желанием было прилечь и вздремнуть. Но Антоновна пришла и потащила меня заполнять журнал. Мы зашли в какой-то кабинет, где стоял стол и шкаф. Я не нашла и следа компьютера.

– А где комп? – спросила я с нескрываемым удивлением.

– Что за комп такой? – вопросом на вопрос ответила Антоновна.

– Компьютер, чтобы заполнять журнал, – уточнила я.

– А это. Нет, журнал нужно заполнять ручкой.

«Ну и отстой», – подумала я, но вслух ничего не сказала.

Мария Антоновна вывалила передо мной кучу бумажных книг и стала раскладывать их со словами:

– Это за прошлый год. Посмотри и аналогично напиши. Только вноси изменения в соответствии с новыми сроками.

Антоновна вышла, я осталась наедине с бумажной кучей. Столько писанины я никогда не видела в своей жизни. «Ну почему нельзя печатать на компьютере?» – недоумевала я. Немного разобравшись в ранних записях, я поняла, что ничего сложного здесь нет, и принялась писать новые записи наблюдений. Описывать работу с растениями еще скучнее и тягомотнее, чем сама эта работа.

Через какое-то время ко мне пришел Лешка и сказал, что пора домой. По пути к остановке мы зашли к Елизавете Сергеевне.

– Ну как первый рабочий день? – спросила Лешкина тетя.

– Хорошо, хоть мышцы подкачаю, – оптимистично ответил Лешка.

Елизавета Сергеевна посмотрела на меня.

– Лешка, показал тебе красивые цветы? – спросила она.

Лешка не дал мне ответить и сказал:

– Завтра покажу. Ее Антоновна увела какие-то журналы заполнять, вот я и не успел.

– Ну, журналы – это важное дело. По ним можно много интересных открытий сделать и исследований провести. Это очень ответственная работа, – начала было говорить Елизавета Сергеевна с видом опытного учителя, как Лешка снова ее перебил:

– Ну ладно, мы пойдем, а то на автобус опоздаем.

– Ну, давайте, до завтра. Отцу передавай привет, – сказала тетя Лиза и еще продолжала что-то говорить нам вслед. Но мы вышли и ничего не слышали.

Мне вдруг стало интересно, почему все уже уходят с работы, а Лешкина тетя нет. Я не стала спрашивать об этом Лешку, побоялась показаться заинтересованной. На самом деле все они мне были безразличны. Если бы ни обстоятельства, меня близко бы здесь не было.

Так, я проработала первую неделю в ботаническом саду. Занималась посадкой растений и заполнением журналов. Лешка все-таки показал мне свой любимый цветок, который, как ему казалось, был на меня чем-то похож. Если честно, то я ожидала увидеть какой-то яркий впечатляющих размеров цветок, а увидела какие-то тоненькие закорючки, торчащие в разные стороны, вокруг трех тычинок. Я даже название этого страшилища не запомнила, видимо, от шока, вызванного дисбалансом ожидаемого и реального. А Лешка начал распинаться про нежные и хрупкие лепестки, которые, кажется, вот-вот опадут, но на самом деле держаться довольно прочно и уверенно. Такое сочетание нежности и силы его впечатляло и напоминало меня. «Фу, блин, философ, совсем меня не знает. Вот Джон, другое дело, все про меня знает», – думала я.