Если можно было промолчать, она всегда молчала. С Сашей они имели много общего: чтобы понять друг друга, слова им не требовались. Сейчас он видел, что мать чем-то всерьез озабочена. И Саша догадывался чем.

Подошел и прижался щекой к ее плечу. Она вздохнула. В соседней комнате скрипнул диван и раздалась утренняя порция незамысловатых и непечатных претензий к жизни. Саша поспешил одеться и вышел во двор.

Он понял, о чем мать говорила Ваньке. А знал гораздо больше.

Исподволь тайное место их пацанячьих игр стало пристанищем для иного рода занятий. Войнушку и футбол постепенно вытеснили посиделки с сигаретами, пивом и скабрезными историями. Некоторое время спустя туда стали захаживать и фигурантки этих рассказов. Потом появилось курево с травой. И деньги. Траву приносил низенький рябой пацан из барака по кличке Лысый, имевший корефаном недавно вернувшегося из колонии соседа.

По старой памяти Саша бывал там время от времени. Он знал всех этих пацанов с детства, был одним из них. Не разделяя их новых увлечений, он не задумывался над тем, хорошо это или плохо. Если другим нравилось, то – пожалуйста. Ему это было не нужно. Такая позиция не вызывала отторжения, вопреки тому, что их компания сбивалась по тому же принципу, что и любая другая в этом возрасте: «Кто не с нами, тот против нас». Физически сильный, Саша всегда мог постоять за себя, что было существенно, но вовсе не являлось гарантией авторитета. Кроме того, чтобы дать в морду за дело, он умел слушать и хранить тайны. Ванька, на полтора года младше и на полголовы ниже, выпивал, курил траву, трындел лишнее и был бы бит гораздо чаще, если бы не брат…

Саша сидел в гараже на старом табурете перед верстаком. Вечернее солнце, скользнув в ворота, уперлось в противоположную стену. Таня подошла неслышно и встала в луче света так, чтобы ее тень упала на его лицо. Он не заметил этого. Пройти мимо с безразличным видом ей было уже невозможно, так же, впрочем, как и ступить внутрь. Таня замерла в замешательстве. Саша, увидев ее, отвернулся, спрятав улыбку, и снова посмотрел. Ее приход был чудом, обещанием счастья.

– Заходи.

Она осторожно обошла мотоцикл, мопед и два старых велосипеда.

Он поднялся и кивнул на дверь, ведущую во двор.

Таня покачала головой и оглянулась на улицу.

– Тогда садись, – Саша подвинул маленькую скамейку. – Ты вчера…

– Да. Инкин отец возил нас на реку… Знаешь его?

– Скорей, его машину. Ну и как?

– Здоровско.

– Вода теплая?

– Нет.

– Ты умеешь плавать?

– Нет.

– Что же тогда…

– Можно научиться!

Тут мимо гаражных ворот, бросив в их сторону настороженный взгляд, прошла ее мать. Таня быстро поднялась:

– Я пойду.

Саша кивнул.

– Пока! – она выбралась наружу и припустила вслед стройной женщине в красивом платье. Подскочив, обняла и чмокнула в щеку. Та отстранилась. Таня сказала матери что-то, женщина мельком оглянулась. И они пошли к своему дому.

Саше стало не по себе. От взгляда Таниной матери он почувствовал смутную необъяснимую тревогу. Это чувство ему не понравилось. Но у него не было ни нужды, ни желания думать о причинах. Досада и ревность оказались так же сильны, как и ощущение счастья. От всех житейских неурядиц, которых в их семье было великое множество, он привык скрываться здесь. Саша склонился над разобранным двигателем и коснулся его рукой, пытаясь вернуться мыслью туда, где должны были рождаться движение и жизнь. Ощутил холод металла. И невозможность вернуться к тому, чем занимался полчаса назад. Это его удивило.