Идет обряд посвящения в старшие Стражи. Златая копна, собранная в высокий хвост, выделяет Суна среди группы претендентов. Допущен он до подобной чести удивительно скоро. Обнажен поджарый торс, точены лезвия ключиц. Пальцы обводят эфес меча, прежде чем сомкнуться на нем.
Глядит плотоядно юноша на княжескую семью. На мальчика и ненавидит его за статус и мягкосердечие. На женщину и ненавидит её за то, что она опорочила живого Бога недостойным наследником.
– Посмотрите, – беззвучна просьба.
И князь действительно бросает на Суна взгляд, долгий, плотный, непроницаемый. Но различает юноша искаженное принятие собственной сути, которая скалится с садисткой любовью, выражая уже суть господскую. И оттого ликует нутро.
Сегодня не коснется Суна клинок соперника, ведь он чует и предвидит. Отдается с расчётливой страстью пляске смерти, пропуская её через себя. Рожденный для этой роли, одаренный свыше.
Сегодня пройдет Сун обряд без единой царапины. Предвосхищает удовольствие господина от созерцания яростной схватки, рассчитывает на похвалу.
Сегодня прольет кровь Сун. Меньше чем желал бы, но не принято во время обряда калечить и убивать соперников. А потому утекает молодой зверь из-под ударов старших товарищей. Непойманный, необузданный, покорный лишь своему идолу, которому вверил и тело, и сердце, и душу.
Заберите, сломайте, похороните в мутном серебре. То лучшая награда и единственная судьба, о которой мечтает юноша, зовущий себя Суном и не родившийся княжеским сыном.
Мертвая династия
– В краю тишины и безликой зимы
Стоит Древо Мира – опора земли.
Уходит вглубь оно корнями,
Подпирая свод ветвями,
И прекрасней нет медовой листвы,
Что пылает ярче костров звезды.
Вились Змеи могучи в купели сияющих крон,
Охраняли небес Град словно хрупкий бутон.
Правило Царство во благо спасенья,
Шествовал избранных гордый Народ.
Глас его мудрость воспел в облаках,
Истина смыслов таилась в делах.
Но превратно-жестока злодейка судьба,
Огнем страшным пожрав, крылья легки сожгла,
Великое Царство обратила во прах,
И теперь оно, сгинув, осталось во снах.[1]
Ногти-плектры скользят по струнам. Делает жест прерваться император. Доска с сёги свидетельствует об его безоговорочной победе. Закончена очередная партия, призванная скрасить долгую беседу о государственных делах. Кланяется почтительно Правый министр, пришел час его ухода.
– Благодарю вас, ваше императорское величество. Для меня честь получить от вас новый урок. Обещаю стать умелей, чтобы вы могли дольше наслаждаться любимой игрой.
– Когда-нибудь вы меня обыграете, – усмехается отечески император. Ловит прищур Правого министра, который повторяет свой поклон.
– Ваше императорское величество, – произносит вкрадчиво. – Последнее, что я хотел бы обсудить. Сыну князя Иссу исполнилось шесть лет этой зимой. Не стоит ли двору что-нибудь предпринять?
– Нет, Правый министр, делать ничего не нужно.
– Однако не угроза ли то, что Цветок всё же пустил корни вне вашего сада?
– Нисколько, – улыбка сочится мягкостью, но в топазовых очах твердость. Не терпит возражения, ясно давая понять об окончании разговора. Добавляет для приличия. – Не тревожьтесь напрасно. А теперь прошу оставьте меня. Вечер сегодня выдался дивным, хочу насладиться им наедине с собой.
Зацвела лаванда в саду: сиреневые пики в океане, вот-вот вспорхнут пташками, устремятся к синеве закатных небес. Хорошо на балконе, свежо. Рубиновая пастель горизонта – точно остывают реки лавы под громадой облаков.
Ведут пальцы императора по краю чаши. Спешит наполнить её чаем слуга и поскорее отступить обратно за порог покоев. Не мешать господину, не отвлекать присутствием. Покидает с низким поклоном балкон и придворная певица. Семенит прочь, уносят за ней кото.