Элизабет, администратор зала: Мы не будем подсаживаться ни за какой столик, и да – никакого вина!

– Ваш американо с ежевичным сиропом и творожный торт, – дружелюбно перечислил официант, переставляя заказ с подноса на столик.

Маленькая Ева: Такой милый.

Элизабет, администратор зала: С чего ты взяла, что он милый? Вдруг это социальная маска, чтобы нас запутать? А там, на кухне, он хихикает над тобой? А зачем еще закрывать дверь на кухню? Чтобы хихикать над гостями! Не над всеми, конечно, а над такими, как мы.

Эмма: Хочешь поговорить об этом?

Юрий: Да просто начни уже есть! Проглоти этот торт, наконец!

Элизабет, администратор зала: Портвейновый мальчик идет обратно. О нет, у него и в самом деле ДЦП.

Маленькая Ева: Мы облажались. Теперь я не хочу есть.

Эмма: Ешь, нужно кушать.

Маленькая Ева: Нормальные люди не едят, когда им грустно. Ты хочешь сказать, что мне недостаточно грустно, раз я ем?

Элизабет, администратор зала: Пожалуйста, доедай, и пойдем отсюда. Мы не можем уйти, пока ты не доешь. Иначе что подумает официант?

Маленькая Ева: Что я не голодна?

– Извините, можно, пожалуйста, счет? – попросила Ева.

– Да, конечно.

Элизабет, администратор зала: А если он спросит, почему ты не все съела?

Маленькая Ева: Я буду молчать и ничего не скажу!

Элизабет, администратор зала: Он подумает, что ты ненормальная.

Маленькая Ева: Может, оставить деньги и сбежать через черный ход?

Ева оглянулась в поисках запасного выхода, но ближайшая дверь вела на кухню.

Эмма: Ты всерьез? Пожалуйста, возьми себя в руки. Он ничего не спросит. Не доела – и ладно.

Элизабет, администратор зала: Но если спросит?

– Наличными или картой?

– Картой.

Маленькая Ева: Может, уже не спросит?

Элизабет, администратор зала: Спросит.

Эмма: Не нагнетай.

– Вам все понравилось?

Маленькая Ева: Я чувствую, как теряю контроль над речевым аппаратом. Кто-нибудь, скажите ему, что торт очень вкусный.

Элизабет, администратор зала: Чур не я.

Эмма: Я попробую.

Еву бросило в пот. Наверное, все посетители сейчас на нее смотрят и ждут этого торжественного «спасибо», как сольной арии.

Хорошо быть официантом. Официант здесь всегда к месту. У него не спросят: эй, к вам сегодня кто-нибудь присоединится? У него есть легальный повод сюда прийти.

Маленькая Ева: В следующий раз придумаем повод. Можно, например, прийти с дорожной сумкой, как будто я туристка и заглянула случайно, как будто нет никакого подтекста.

Элизабет, администратор зала: Просто поблагодари официанта, и уходим отсюда!

Эмма: Ну же!

Юрий: Говори, не то убью!

– Спасибо, – выдавила Ева и после этого триумфального выступления вылетела на улицу.

Уже в день отъезда Моцарта Картер отослал ему два пальца – фаланга за фалангой. Через несколько дней Ева увидела у него шрам на боку – судя по всему, он лишился печени. У Евы же заметных шрамов не было.

Картер стал скульптором, чтобы лепить обнаженных девиц и водить руками по их еще мягким глиняным телам. Когда глина застывала, Картер начинал планомерно уничтожать собственное произведение.

«Зачем ты так с ней?» – спрашивала его Ева, которая порой подолгу просиживала в мастерской Картера. «Потому что она очерствела. Я создал ее для вечной любви, а она предала меня, а если женщина предала, она должна умереть», – говорил Картер и молотил глиняной головой об пол.

Но когда Моцарт уехал на войну, Картер перестал лепить женщин. Теперь он по памяти пытался изваять статую Моцарта. В его мастерской пел Азнавур, а сам Картер пытался заставить глину принять очертания его друга. Он мял глиняный кусок, чтобы увидеть в нем черты Моцарта – его тонкие губы, легкую щетину и ямочку на подбородке, но как ни старался, все равно получался один известный революционер.