Ты въехал в базар, Господи?”

Говорят, надежда умирает последней. Гонят. Отвечаю. Когда-то на меня возлагали большие надежды. Надежды эти давно и небезболезненно скончались. А я вполне жив. Хотя если на меня что и возлагают сейчас, то все больше – с прибором.

Двенадцать лет назад я был выпускник первого в стране, тогда еще союзной республике, гуманитарного лицея – спешно измысленного по реанимированной шестидесятнической моде инкубатора юных талантов. Вооруженные дедуктивной методой учителя способны были разглядеть грядущего пушкина альбо кюхельбекера и в трилобите. А уж во мне – и вовсе за милую душу. Умение легко и в сжатые сроки выстроить на пустом месте по любому поводу высокоинтеллектуальную и абсолютно бессмысленную конструкцию из допущений, натяжек, повернутых под нестандартным углом стандартных клише, актуальных публицистических кумулятивных слоганов и удивительно уместных цитат из Борхеса, Бродского, Беккета и Бодрийяра, придуманных тут же по ходу дела, – искупало все. Раздолбайство, пофигизм, принципиальное невыполнение домашних заданий и регулярную неявку на две трети уроков.

Умение это все еще котировалось и четыре года на местном журфаке. И даже первые пару лет из шести последующих, проведенных на должности колумниста, штатного позолоченного пера ежедневной рижской газеты “СМ”. В эту садомазохистскую аббревиатуру ужалось морально устаревшее “Советская молодежь”. Какое-то время я даже чувствовал себя привилегированным – так, должно быть, позиционируют себя в жизненном контексте сотрудники всяческих мелкоэлитарных спецподразделений.

Мне не надо было зачищать город в поисках вертких и хорошо маскирующихся информационных поводов. Мне не надо было униженно набиваться на занудные интервью. Мне не надо было килограммами килобайт перелицовывать текстовки информагентства “Интермедиа”: Ди Каприо вытоптал остров! Лада Дэнс спермы не пробовала!! искусственное оплодотворение рок-лесбиянки от поп-наркомана!!! Меня перемещали и применяли с опасливым уважением, как дорогостоящий хрупкий прибор – дорогостоящий и в прямом смысле, поскольку недурно оплачиваемый за способность быстро, доступно и не вполне тривиально сопоставить, проанализировать, сформулировать и артикулировать. За то, в сущности, что я мог внятно изложить Частное Мнение.

Поначалу я принял свою новую роль со знакомым еще по гуманитарно-лицейским временам ощущением невольного самозванства. Непредумышленного – хотя не так чтоб неосознанного – шулерства. Я-то знал, что резвые комментарии лезут из меня легко, как колгейт тоталь из свежего тюбика. И остается лишь подробить оную субстанцию на колбаски стандартного калибра колонка-на-прогон-деся-тым-кеглем, снабдить хлесткими афористическими заголовками и вывалить на противень полосы. Модная политика и трендовая экономика, стильная культура и культовая социалка перекручивались в этих продвинутых колбасках, как белая и красная паста все в том же колгейте. Еще в лицее я усвоил накрепко: как все люди – родственники максимум в девятом колене, так и все что угодно можно связать со всем что пожелаешь, и отсутствие реальных знаний в любой из связуемых областей – не только не помеха, но, напротив, подспорье. Легкость моего пера происходила от безответственности. Однако же смущаться этим я быстро и не без удовольствия прекратил. Самозванство мое не разоблачалось, наоборот, приносило прямые и осязаемые дивиденды, и вскоре я стал полагать их заслуженными. Я понял, что я – умный.

И вот тогда все начало меняться.

Нечувствительно и неотвратимо съеживались газетные площади и скукоживались суммы гонораров. Очередной Главный (они теперь тасовались с пулеметной быстротой в результате тех же экономических процессов, что в более денежных и менее интеллигентных сферах приобретали грубую форму заказа и отстрела) все реже заходил в угловой колумнистский кабинет на чарочку крепкого. Потом применять крепкое на рабочем месте строжайше воспретили. Потом вместо мельтешащих Главных появился Самый Главный. Личный представитель владельцев контрольного пакета акций.