Ляля начала быстрее резать несчастный вилок капусты, уже немного подвядавшей от долгого хранения. Основной рацион был небогат, несмотря на заваленный продовольственный склад. В избытке были крупы, консервы, паштеты, сгущённое молоко, был даже мёд, шоколад и шоколадная паста, но привычных овощей не хватало. Картофель и капуста расходовались рачительно, жареная картошка воспринималась не иначе, как деликатес. О свежих помидорах, огурцах или цуккини, тем более зелени речь не шла вовсе.

Ляле такая пища была непривычна, но она не роптала, молча ела то, что давали, зато светлица была завалена шоколадками, фруктовым пюре, галетами. Каждый считал своим долгом угостить их с сестрой сладостью из усиленных сухих пайков.

Слава же ничуть не страдала от пищевых изменений, кажется, она могла, не морщась, переварить гвозди без вреда для здоровья. Она вообще выглядела довольной сложившимися обстоятельствами, счастливой, как никогда.

Иногда казалось, что ей нужно было выбрать военную карьеру, а не журналиста. Правда, никто бы этого не позволил. Пробить железобетонное убеждение отца, что в армии женщинам не место, не смогла бы даже Слава. Он бы с лёгкостью перекрыл все пути и возможности, заставив сдаться. Неизвестно ещё, чем аукнется нынешняя авантюра для непутёвой дочери.

– Слышал, фонд, что гуманитарку доставлял, как там… «Надежда» вроде, имеет прямое отношение к генералу Калугину, – неожиданно выдал Алексей, усевшись напротив Ляли. – Вроде дочка его там рулит или жена. Не, не жена, вроде сноха евойная.

– Я не знаю… – растерянно моргнула Ляля, покрывшись холодным потом.

Что будет, если правда всё-таки выльется на свет божий? Никто не упрекал сестёр в случившемся с лейтенантом, не говорили о нём, не вспоминали вслух при виновницах, но любому дураку понятно, что гибель товарища не может оставить равнодушным никого. Военные здесь одна семья. Не говорят, чтобы не делать лишний раз больно себе, может, берегут нервы девушек, но внутри навсегда поселилась боль, которая не исчезнет уже никогда. Братья говорили, что помнят каждого погибшего сослуживца. Независимо от прошедшего времени, эти раны не заживают никогда в жизни.

– Как не знаешь, вроде ж представитель, – незамутнённо посмотрел Алексей, заставляя Лялю нервно заёрзать.

– Я не знакома с начальством, – пискнула в ответ. – Уставные документы мне не показывали, сноху этого генерала не встречала.

– А я подумал, что это ты, – засмеялся Алексей. – Мужики говорят, глупости, что снохе генерала здесь делать? Она где-нибудь в Майами лобстеров каких-нибудь ест, вином французским запивая, а простой люд, типа нас – кровь проливает.

– Не, это не она, – громыхнул знакомый голос, заставляя подпрыгнуть на стуле.

Ляля обернулась, уставилась на зашедшего Виктора Бисарова, Гуся. Лицо пыльное, с потёками грязи, он словно наскоро умылся жменей воды, прежде чем зайти, утруждать себя вытиранием полотенцем не стал. С головы до ног обвешанный снаряжением, ничего подобного она раньше не видела, если только в кино или на фотографиях старшего брата. Форма тоже пыльная, местами порванная, при этом каким-то чудом отлично сидящая. И общий вид расслабленный, он словно с постели встал после долгого сна, взял кофе в хорошей кофейне и собрался залипать на видео с красивыми девушками, а не вернулся с задания.

– Отлично всё, – кинул он Алексею, отвечая на немой вопрос. – Не знаю уж, – продолжил невозмутимо, – сноха или нет директриса «Надежды», но Лялька точно не она. Видел я руководительницу эту на базе, даже подкатить думал, экстра-класса дамочка, – показал жест «ок», нагло улыбнулся. – Красотка – закачаешься, не ходит, а пишет, строит всех за милую душу, такую в латекс и… – он мечтательно закатил глаза, мазнул смеющимся взглядом по Ляле. – Так что харе ерундой заниматься. Лялька – обычный работник, не видно что ли по человеку, что лобстеров она только на картинке видела, а из Славки родственница генерала, как из меня балерина, – громко засмеялся он. – Еда-то когда будет? Жрать охота, сил нет. У меня один паштет остался, еле сдержался, чтобы дрянь эту не проглотить.