Поэтому, когда я говорю, что родилась после смерти – это не просто красивая фраза. Это правда. И не надо меня жалеть. Это моя точка входа в эту жизнь. Мой пароль в систему. А дальше – уже моя ответственность, как я эту жизнь проживу.
И я разбираюсь. Я не та, кто продолжит эту цепочку. Я та, кто её видит. Кто уже называет по имени. Кто не врёт себе. И, может быть, этим уже немного меняю будущее.
Потому что я должна не просто жить. Я должна жить за всех нерождённых детей в моём роду: красиво, полноценно, жадно – и брать от жизни всё, что я хочу. Без чувства вины. Без страха. Без оглядки. Потому что я здесь. Значит – мне можно.
И я не просто прожила. Я передала жизнь дальше.
Моя дочь – не случайность. Не ошибка. Не страх. Не срыв. Она – завершение разорванных судеб. Она – та, кто родилась вовремя, без стыда, без тени, с любовью. И когда я смотрю на неё, я понимаю: всё это – не зря. Все эти порезанные корни, затёртые имена, вычеркнутые дети – всё это привело к ней. А значит, я справилась.
Может быть, поэтому я не люблю процесс чего-то. Я люблю результат. Мне нужно сразу – чтобы появилась идея и сразу получился результат. Я, конечно, знаю, что так не бывает, никогда не было и не будет. Но вот так я чувствую всегда. И только недавно я поняла, почему: подсознательно я не хочу оказаться в подвешенном состоянии, в ожидании, в процессе – как тот, кого не пустили. Как будто если что-то тянется слишком долго, то его могут просто прервать. Остановить. Стереть. А я не хочу быть стёртой. Не хочу стать той, кого не дождались. Наверное, поэтому сам процесс – наговаривания, вычитывания, редактирования – мне не очень нравится, если честно. Я бы хотела, чтобы появилась идея создания мемуара – и потом сразу: бац – на столе лежит книга. Наверное, поэтому если я хочу чистый дом – у меня есть Катя. Наверное, поэтому я очень много дел делегирую другим – чтобы сохранить свою энергию для себя. Чтобы тратить её не на пыль, суету и бесконечные мелочи, а на то, что по-настоящему моё. Что требует меня целиком. Потому что я знаю цену внутреннему ресурсу. И я не хочу снова оказаться в ситуации, где кто-то решит, что меня можно вычеркнуть. Я выбираю жить – и выбирать. Раньше я даже не знала, что так можно – а оказалось, ещё как можно. И теперь, когда могу – делаю. Без извинений. С удовольствием.
Глава 2. Отец, ноги, бабушка, дефицит
Папа родился 2 апреля 1947 года, в селе Низшие Верещаки, Кировоградская область, тогда ещё УССР. Маленькое село, обычное. Там всегда пахло землёй, коровами, дымом из печей, весной – навозом, летом – липой. Дом стоял не богато, но крепко, как и все тогда.
Его дед был раскулачен в 1930-х годах – в период, когда на территории Украины массово изымали имущество у сельских семей, признанных «кулаками». В Кировоградской области, как и по всей стране, таких семей были тысячи.
Дед Павло
В своей семье дед был варваром. Не «сложным человеком», не «строгим главой семьи» – а именно жестоким, грубым и разрушительным. Бабушка с ним просто сошла с ума. Не фигурально, а буквально: в конце жизни она не узнавала никого, сидела на стуле и рвала на себе платье. Тряпки в руках, пустой взгляд. Я тогда была ребёнком, но именно этот образ безмолвного безумия проник в меня глубоко. С тех пор у меня внутри живёт страх, что однажды и я могу уйти туда, где никого не узнаю.
Сейчас, когда я знаю про болезнь Альцгеймера, я понимаю, что, скорее всего, это оно и было. Только тогда это не называли словами, а просто прятали человека в угол. Не лечили, не утешали, не называли это болезнью. Просто оставляли. Как будто вычёркивали.