А однажды я нашел в его рюкзаке, совершенно случайно, старую связку каких-то веточек, бережно обтесанных и связанных кожаным шнурком с изображением рун. Удивившись, там же я увидел истертые карты таро, со странными картинками. Когда спросил у деда, тот недовольно отмахнулся и не стал мне ничего пояснять. Я решил, что, видимо, дед считал себя кем-то наподобие местных шаманов. Когда я высказал невзначай ему это предположение, он поднял меня на смех и еще долго потешался. Как будто я маленький ребенок. Мне даже стало немного обидно, но особого вида я старался не подавать. Вообще, он много читал, книги были конца восьмидесятых годов и все по физике, астрономии, философии. Иногда сквозь сон я слышал, как он смеется над какой-то из них. Нравилась ему и химия. Но всерьез он ее не воспринимал, потому как его ночные смешки, чаще всего вызывала именно она. С каждым днем я все больше хотел забрать его с собой, понимал, что совсем скоро уеду и не известно, когда еще встретимся. Душа просила сладкой лжи как никогда. И я готов был клясться ему и себе самому, что непременно приеду в следующий отпуск, даже если Оксана поставит его на январь. Я представлял, как привезу деду новые научные журналы на всех языках, которые только смогу достать. Как он будет удивляться, что так много удалось людям со времен старых изданий. Привезу ему современный телескоп, раз ему все это так нравится. Как мы хорошо станем проводить время вместе. Возможно, все это с ним сделала старость, возможно, в молодости он был современным человеком, который совершенствовал себя во всем, что его интересовало. Он мог бы быть замечательным ученым, который непременно бы многого добился. Может, в его жизни случилось нечто такое, что он просто ушел от мира и спрятался тут. А с приходом старости, он адаптировал себя под местные привычки. С причудами, с суевериями и прочим. По сути, о его жизни в моем возрасте я ничего совсем не знаю, и он сам ничего не говорит. Когда я пытался его спрашивать, он только бурчал что-то нечленораздельное и уходил или старался быстро перевести разговор. Моей целью не было что-то из него доставать, чинить и ставить обратно, я принимал все так, как он подавал, и мы были довольны друг другом. Пусть все идет своим чередом, но вечерами, мне было немного не по себе от мысли, что скоро придётся возвращаться в свою одинокую квартирку в таком далеком городе. Дед разгадывал мои сны, которые спрашивал каждое утро, когда подавал мне воду для умывания. Я слушал его предсказания и довольно улыбался. Потому что будущее складывалось как нельзя лучше. Я скоро найду свое предназначение, и все пойдет как надо, потому что сейчас я занимаюсь совсем не тем. Я улыбался и думал, что даже деду не по душе то, чем я зарабатываю на хлеб. А потом пришел тот день, когда дед разбудил меня рано и сказал, что пора идти и избавляться от старого хлама. И мы пошли.

Как он мог на это смотреть? Он стоял с такой спокойной серьезностью и бесстрастно смотрел на то, как огонь забирал все то, что он наживал годами. Какие-то скрученные в рулоны плакаты, ящики, книги. Все это листал огонь, ничего не оставляя после себя. С чем-то он провозился долго, что-то исчезало мгновенно. Я наблюдал за всем и чувствовал неприятную тревогу, хотя там не было ничего моего. А дед, был спокоен. Хотя возможно, это только казалось. В какой-то момент он оглянулся на меня. Его глаза были растеряны и беспомощны, но всего на секунду, и тут же он улыбнулся мне и подмигнул лукавыми глазами. Мне стало легче. Его седые волосы и бороду трепал ветер, раздувающий огонь. Я подбрасывал вещи одни за другими, чтобы хоть как-то контролировать пламя. Мы сидели там еще очень долго, и много говорили обо всем на свете. Когда я снова осторожно спросил, как он себя чувствует, он вздохнул легко и свободно: