– Держи вот, выпей.

– Это? Что ты мне дал?

– Простое обезболивающее. Не беспокойся, мы не держим в доме сильнодействующих препаратов.

Лари поставил передо мной стакан с водой и ещё раз залез в коробку. Пока я проглатывал таблетку, парень порвал упаковку с пластырем. Он заслонил собой люстру, когда протянул мне наклейку.

– А это зачем?

– У тебя на лбу глубокая ссадина.

– А, херня.

– Во-первых, не выражаться в моём доме. Во-вторых, не строить из себя бессмертного. Мы все из крови и плоти, ведь таков замысел божий, но Господь не хотел бы, чтобы в наш организм проникали чужеродные бактерии, поэтому будь любезен – закрой свой парадный вход для микробов.

Я нахмурился и прислушался к совету доктора Бёрка, а когда почувствовал действие обезболивающего, сел ровнее. Илларион подошёл к мойке и принялся намыливать тарелки.

– Ты голоден? Я могу предложить разве что остатки омлета и брусничного пирога. Отец сегодня совсем потерял аппетит, я бы не хотел выкидывать еду.

– Извини, но я не хочу есть, потому что у меня, кажется, онемел желудок.

– Ничего, это бывает от тех таблеток, что я тебе дал. Утром всё пройдет.

– Да уж. Главное, что башка не трещит, – ответил я.

***

Когда Лари вытер посуду, мы открыли кухонную дверь и вновь стали вести себя тихо. Я стремился как можно медленнее передвигать ногами по полу, где каждый неверный шаг стоил очень дорого. Почти без скрипа мы добрались до другого конца квартиры (преодолели три метра), где нас ждала очередная дверь. Только Илларион взялся за ручку, как из гостиной послышался чей-то голос.

– Илларион, всё в порядке?

Лари посмотрел на меня и направился в комнату к отцу. Я не последовал за ним, а стал прислушиваться за стенкой.

– Отец, почему ты не спишь? Как ты себя чувствуешь?

– Я не сплю всю ночь, и у меня болит голова. Но больше меня волнует то, что ты не познакомил меня со своим вежливым другом, который стоит в коридоре.

– Отец, его избили, и я е мог пройти мимо.

– Ты дал ему, всё, что было необходимо?

– Да, отец.

– Я надеюсь, ты не выгонишь его этой ночью?

– Нет, я постелю ему на полу в своей комнате.

– Возьми вот это покрывало. Пускай молодой человек укроется им, потому что сегодня первая холодная ночь в июне. Близится сезон дождей, природа начинает перестраиваться.

– Простите, – сказал я, войдя в гостиную, – но я бы не хотел причинять вам неудобства.

Я успел рассмотреть пожилого мужчину, лежащего на диване. У него было бледное лицо и седые волосы. На сухих щеках выступали едва заметные кровоподтёки, а глаза были красные, как полузрелая малина.

Свет лампы со столика в основном падал на Иллариона с отцом, но ещё я обратил внимание на ковёр, висящий на стене. Господин Бёрк мог бы дотянуться до его ворса, подняв руку над спинкой дивана (я бы делал так каждую ночь перед сном).

– Отец, и правда, ты сам можешь замёрзнуть, – сказал Лари.

– Ничего не хочу слышать, Илларион. Возьми его и не ставь гостя в неловкое положение.

Господин Бёрк привстал, чтобы вытащить из под себя махровое покрывало. Под ним скрывалось худое туловище в пижаме, укутанное шерстяным одеялом. Когда я увидел это, совесть стала грызть меня на один зуб меньше. Лари принял у отца ткань и передал её мне.

– Отец, ты принимал лекарство?

– Да, мой мальчик, я пил этот яд и сегодня, – мужчина посмотрел на меня и усмехнулся.

– Хорошо. Тебе нужен отдых, так что мы не будем больше мешать.

Господин Бёрк слабо махнул рукой.

– Успеется. Представь мне своего честного и порядочного друга.

– Извините, что я такой бестактный! Моё имя Роланд, и… Мне теперь даже неловко, что я кажусь вам таким хорошим.