– Марк, – обратилась Эмили к своему помощнику одним вечером, сидя за столом, заваленным графиками и распечатками, – что-то беспокоит меня. Результаты… они противоречивы.

Марк, склонившийся над сложным устройством, которое анализировало нейронную активность Дэвида в реальном времени, поднял голову. Его лицо было бледным, глаза – покрасневшими от усталости.

– Противоречивы? – переспросил он, его голос звучал хрипло. – В каком смысле? Данные показывают значительные изменения в структуре личности. Агрессивные импульсы практически полностью подавлены, тревожность снизилась…

– Да, – перебила Эмили, – но есть и другие данные. В ночных показателях наблюдаются всплески активности в областях мозга, ответственных за … за потерянные воспоминания. Будто какие-то фрагменты его прошлого пытаются прорваться.

– Это нормально, Эмили, – ответил Марк, стараясь звучать увереннее, чем он себя чувствовал. – Мы переписали значительную часть его нейронной сети. Некоторые воспоминания, связанные с его зависимостью, были … изменены. Это может вызывать… диссонанс.

– Но это больше, чем просто диссонанс, Марк, – настаивала Эмили, показывая ему один из графиков. – Смотри. Эти скачки активности… они не случайны. Они … структурированы. Как будто что-то пытается пробиться сквозь новые нейронные связи.

Марк изучил график, его брови сдвинулись. – Возможно, нам нужно скорректировать программу, – предложил он, потирая переносицу. – Внести изменения, чтобы … укрепить новые связи и подавить…

– Нет, Марк, – Эмили резко прервала его. – Дело не в программе. Я думаю, мы чего-то не учли. Мы … мы слишком упростили модель человеческого мозга. Мы считали, что личность – это просто набор нейронных связей, которые можно переписать. Но это … это не так.

– Но результаты на животных были положительными, – сказал Марк, защищаясь. – Мы наблюдали те же изменения, те же успехи…

– Животные не люди, Марк, – ответила Эмили, ее голос был тверд и полон тревоги. – У нас нет права на ошибку. Мы имеем дело с человеческой душой, с его самосознанием. И то, что мы делаем, может иметь необратимые последствия.

Наступил долгий период молчания, прерываемый только тихим гудением аппаратуры, следящей за состоянием Дэвида. Оба – Эмили и Марк – понимали, что столкнулись с чем-то большим, чем просто технической проблемой. Они столкнулись с этическим кризисом.

– Нам нужно сообщить об этом комитету по этике, – сказал наконец Марк, его голос звучал тихо.

Эмили кивнула. – Да, – согласилась она, – нам нужно прояснить ситуацию. Но я не хочу, чтобы кто-то вмешался в эксперимент. У нас еще есть шанс исправить ситуацию. Нам нужно … найти способ контролировать эти… всплески.

– И как мы это сделаем? – спросил Марк. – Мы не знаем, что их вызывает.

– Мы разберемся, – уверенно заявила Эмили, но в её голосе слышалось сомнение. – Мы найдем решение. Мы должны.

В следующие дни, Эмили и Марк работали без устали, погрузившись в анализ данных, в бесконечные обсуждения и споры. Они провели сотни симуляций, разрабатывали новые алгоритмы и пытались предугадать все возможные сценарии. Они проводили дополнительные тесты, анализируя взаимодействие различных областей мозга и пытаясь определить источник «структурированных» всплесков активности.

Постепенно стало ясно, что проблема не в технике, а в самой концепции проекта. Они пытались переписать личность, не понимая ее до конца. Личность оказалась не просто набором нейронных связей, а сложной, динамической системой, способной к саморегуляции, к самосохранению. И “Проект Перерождение”, вместо того, чтобы “перерождать” человека, вызывал в нем своеобразный “внутренний конфликт”, борьбу между старой и новой личностью.