[3]

В «классе» меня уже ждали Борис Герш и Лиза Арефьева, пришедшие первыми. Лизу я едва узнал, вернее, узнавание пришло спустя две-три секунды. Девушка надела светло-серую водолазку с длинными рукавами и длинную светло-серую же юбку, а также высветлила до русого цвета свои почти чёрные волосы, забрав их наверх с помощью сложной системы заколок. Я отпустил ей сдержанный комплимент по поводу её внешности и удачного попадания в образ.

«Это была моя идея», – отозвался Герш.

«Ваша?» – не поверил я.

«Моя, моя! Знали бы вы ещё, Андрей Михайлович, как сложно попасть к хорошему парикмахеру-колористу без записи! Полгорода обзвонили!»

«Удивительно, что вы входили в такие детали… Стесняюсь спросить – поверьте, мне даже неловко, – но… вы двое являетесь парой? Я просто не замечал раньше…»

Лиза, улыбнувшись, помотала головой, правда, чуть покраснела.

«Да нет же! – поразился Борис. – Просто мы, люди одного племени, должны помогать друг другу».

«Одного племени? – беспомощно переспросил я. И тут меня осенило: – Бог мой, Лиза, я уже четыре года подряд наблюдаю ваш, можно сказать, полусемитский профиль, и только сейчас сообразил! Вот что означает “глазами смотреть будете – и не увидите”^>25!»

«Четверть-семитский, – пояснила Лиза. – У меня только бабушка по матери была еврейкой».

«Но это-то и важно согласно галахическому праву! – встрял Герш.

«Верьте ему больше! – тут же отреагировала Лиза. – “Галахическому”, конечно! Мне это, может быть, и лестно, точней, приятно, как всякой девушке, что интересный молодой человек о ней заботится, руководствуясь каким-то своими… расовыми фантазиями, но я – Борис, извини – никогда себя не чувствовала еврейкой, никогда!»

«А как вы себя чувствуете в своём новом, “немецком” амплуа?» – продолжал я свои шутливые расспросы.

«Неужели вы считаете моего персонажа немкой? – ответила Лиза вопросом на вопрос, и в этот раз вполне серьёзно. – Мне показалось, что её высочество была русской до мозга костей».

«Но свои последние слова на краю той страшной шахты она всё же произнесла по-немецки», – возразил я, чтобы её подзадорить. Девушка пожала плечами:

«Ну и что? Чехов вон тоже перед смертью воскликнул: “Ich sterbe!”^>26, какой же он немец? А вообще, немцы были просто народностью в Российской Империи, то есть русские немцы, вот я и гляжу на неё как на русскую немку. Или вы не согласны?»

«Тогда ведь и евреев стоит считать просто народностью нашей бывшей империи, “русскими евреями”, – заметил я, – но, кажется, персонаж Бориса с этим точно бы не согласился».

«Не в бровь, а в глаз, Андрей Михалыч! – откликнулся Герш. – Как раз сейчас читаю его “Что нам в них не нравится”. Мучительная книга, и уже хотел пару раз бросить. Но бросить её именно мне нет никакой возможности…»

«А вообще, Андрей Михайлович, если серьёзно отвечать на ваш вопрос о том, как я себя чувствую в новой роли, – продолжила Лиза, – то – очень странно. Настолько странно, что хотела с вами об этом поговорить…»

«И я тоже, – добавил Борис. – То есть не о Лизе, а о себе и некоторых мыслях моего “прообраза”».

«Надеюсь, вы не собираетесь отказаться от своих ролей вслед за Алёшей? – уточнил я с беспокойством. – И, если этот разговор важен, зачем откладывать?»

[4]

Время для беседы было, однако, упущено. Аудитория постепенно наполнялась. Пришла староста, за ней – Марк, который пожаловался, что, дескать, до нашей научной библиотеки за неделю на ездовых собаках не доедешь, за ним – сразу пятеро, и выяснилось, что все в сборе, кроме «Цесаревича».

«Я дурошлёп, не написала Орешкину! – покаялась Ада. – Алексея же не было вчера на “суде”, он не знает, где мы! Сейчас попробую ему сообщить… Кстати, Андрей Михайлович, что это за странную голосовалку вы вчера повесили? Кто это отказывается от своих обязанностей? Ребята, вы что, сдурели?»