– Оставь это.

Она замерла, пальцы застыли на бумаге, взгляд метнулся вверх, но капюшон толстовки поглощал свет, скрывая лицо, оставляя лишь тень подбородка, покрытого грубой щетиной. Мужчина в костюме шагнул вперёд, каблуки туфель цокнули по полу, брови сошлись в жёсткой складке, голос прозвучал низко, с холодной твёрдостью:

– Если голос не вернётся, турне отменят. Ты понимаешь, сколько на кону?

Силуэт дёрнулся, плечи напряглись, ткань толстовки натянулась на спине, и хрип вырвался из горла, резкий, упрямый, с ноткой отчаяния:

– Я сказал, справлюсь. Просто дайте мне ещё немного времени, я вытащу это.

Лиза выпрямилась, поднос звякнул в её дрожащих руках, кофе стекал по пальцам, липкий и тёплый, оставляя влажные дорожки на коже. Пальцы её, повинуясь какому-то безотчётному импульсу, сжали один из листов, выхваченный в суматохе, и она торопливо сунула его в карман джинсов, пряча от чужих глаз. Движение вышло автоматическим, быстрым, почти чужим – она сама не поняла, зачем это сделала, будто рука действовала отдельно от разума. Жар стыда тут же вспыхнул в груди, обжёг горло, словно она украла нечто запретное, и пальцы дрогнули, ощущая тяжесть бумаги под тканью.

Сердце ударило в рёбра, сильно, глухо, – этот голос, хриплый и сломанный, отозвался в ней эхом, знакомым до дрожи, но далёким, будто вырванным из прошлого. И тут её осенило: Минджун. Это его голос, его хрип, его боль, спрятанные под капюшоном. Мужчина в костюме повернулся к ней, взгляд его скользнул по её лицу, острый и быстрый, глаза сузились в короткой вспышке подозрения, но он тут же отвернулся, шагнув к Минджуну.

– Идём. Время не ждёт. Наверху уже ждут объяснений.

Шаги их загудели по полу, звук растворился в глубине коридора, оставив за собой тишину, нарушаемую лишь слабым гулом лампы. Лиза осталась стоять, сжимая поднос, пальцы ощущали тяжесть смятого листа в кармане. Музыка из соседней студии пробивалась сквозь стены, низкая и пульсирующая, зовущая, а тени старых постеров дрожали под светом, храня его секрет. Она выдохнула, грудь дрогнула, каблуки её ботинок застучали по полу, унося её прочь, но голос Минджуна остался в памяти, хрупкий и живой, пробуждая вопросы, парящие в холодном полумраке подвала.

Коридор Starlight остался позади, унося Лизу обратно к тесному кабинету стажёров, где день растворился в шорохе бумаг и гуле кондиционера. Пальцы её сортировали листы, стопки росли, а запах чернил смешивался с ароматом остывшего кофе. Коллеги ушли, шаги их затихли в коридоре, и кабинет опустел, оставив её одну среди неровных башен документов. Поднос с чашками давно отнесли, но лист в кармане оттягивал ткань, шурша при каждом движении. Ночь легла на Сеул, и тишина офиса стала глубже, нарушаемая лишь скрипом стула под её весом. Лиза поднялась, взгляд скользнул к двери, и сердце стукнуло быстрее – она знала, куда идёт.

Коридор встретил её полумраком, постеры групп тускнели в тенях, а ритм музыки давно смолк, уступив место далёкому гулу города за стенами. Каблуки стучали тихо, шаги гасли на линолеуме, пока чёрная дверь студии не возникла впереди, ручка её блестела, потёртая временем. Лиза толкнула её, переступив порог тайно, одна, и полумрак обволок пространство, мягкий и густой. Тонкие лучи света пробивались сквозь жалюзи, рисуя серебряные полосы на звукоизоляционных панелях, а микрофон возвышался в центре, металлическая стойка поблёскивала в слабом освещении. Воздух пах холодным металлом, смешанным с лёгким шлейфом лака, оставшегося от утренних репетиций, и тишина звенела в ушах, нарушаемая лишь слабым скрипом лифта за стенами.