– Семнадцать на четыре не делится.

– Превосходно, не делится. Тогда я беру на себя пятерых, ординаторы – по четыре. Сходится?

– Когда приступать?

– Завтра же, разумеется. И гравюру берите с собою. С кота Московии и начнем.

Замолчали. Первым продолжил Тюри.

– А что с лекциями?

– Временно я вас отстраняю. Плюсквамперфект. Не назад нужно двигаться, а вперед смотреть. Пациенты наши – заплутавшие люди, а вы их больше запутываете быличками про кликуш, юродивых, блаженных, предсказателей и провидцев. Чистой веры тут нету. Одни магические посохи.

– А где она, чистая вера?

– Меня в свое самоверство не обращайте, Тюри. Меня все устраивает в нашем приходе и катехизисе. А вот что про отца Иоанна умолчали, как он сапоги и рясу бедным отдавал, домой возвращаясь босым, – это не устраивает. Что умолчали про род его, где в священниках служили предки более трехсот пятидесяти лет, – не устраивает. А главное, претит мне ваше ерничество: вроде вы о святом, о благом, а с подвыподвертом. Опорочить, а не прославить, ведь так?

– А не ко всем вы так строги. Я вот заметил, комендант в монастырь бегает стыраверский, беспоповский. Да на Женский двор там ходит. Через Грачёвскую ограду перемахивает. И все ничего. Может, он у них там в наставниках? Или с какой монашкой грешит?

– Кто там у них простец, кто наставник, не важно. Кто поповцы, кто беспоповцы, не волнует. В Хапиловском пруду крещеные или в Иордани – без внимания. Мне больными заниматься надо, голубчик.

Замолчали оба. Снова первым подал голос Тюри.

– Отстраняете, значит? А на жалованье?

– Не повлияет.

– Решение окончательное?

– Изменению не подлежит.

– Без меня ваши лекции лопнут. Не придет народ страждущий.

– Посмотрим.

– Ни шиша. И глядеть нечего.

Трудный разговор оборвался. Держали сердце друг на друга. Наконец Тюри встал и с рамочкой под мышкой отправился в комнату Евгении Арсеньевны за литературой «для чтения на ночь». Доктор зажал фигурку обезьяны в кулаке и окликнул вдогонку.

– А что вы там деликатничали про персонажей?

Старший ординатор по инерции прошел пару шагов, остановившись в гостиной у стола с гобеленовой скатертью, громко хрустнул суставами пальцев.

– Чурикова признаю. Митька с иноком Сережей – шарлатаны. Васька Босоногий – оглашенный, филантроп. Отец Иоанн – не от мира сего, но не Саваоф. Врут все. Все на фу-фу.

– Голубчик, Тюри, а вы? Вы-то кто?

– Я-то? Самовер, из «новых людей» Чернышевского, токмо новее. Новый «новый человек».

«Г.И.Х.С.Б.п.н.

И даже по выздоровлению, проходя мимо Петровского моста через Малую Невку, я содрогался. Но все-таки как хорош мой секретарский кабинет, этот спичечный коробок, двор-колодец внутри дворцовых комнат. Даже несмотря на лютые сквозняки, я прирос к этому месту.

Однажды, едва усевшись на скрипучий стул и приступив к оставленной на середине листа писарской копии, был вызван к князю. Неожиданно обласкан. Небывалый случай: в тот же день о моем здоровье присылала спросить княгиня. Внимание старших Ю. и вид гарцующих в спешке младших совершенно успокоил меня, и я позволил себе засидеться за полночь над работой, наверстывая. Ночью и извозчик дешевле.

Тут-то они и явились, не мешкая.

Монахи встали передо мной торжественно строго. Пришлось отложить свой чернильный “Регуляр” системы Ватермана (эту удобнейшую с капиллярной подачей ручку привез мне прошлым годом князь в подарок из Парижа). И слушать – что на этот раз? Ожидая начала рассказа, бурчал под нос о тщетности самоубеждения в недужной природе гипнотических галлюцинаций и полном несуществовании Хранителей. Монахи тут как тут, вот они – несуществующие, пожалуйте познакомиться. Ждали, пока я поправлюсь. Объявились и наблюдают, как некто Дормидонт силится унять разочарование. Я почихал в платок для виду, мол, недомогаю. Но монахи не дрогнули.