Год Синей Лошади. Рассказы о жизни, счастье и любви, написанные с юмором и от души Галина Балабанова

– Ну и черт с ним, – разозлилась Юлька, смяв в руке последнюю сигарету, – сейчас пойду, сварю кофейку, зажарю яичницу с колбасой, сожру все это и завалюсь спать до самого вечера.

Она сунула ноги в шлепанцы и помчалась на кухню осуществлять задуманный план. Но стоило ей сунуть голову в холодильник, как черные мысли тут же вернулись обратно.

На верхней полке старенького Саратова лежал заскорузлый огурец, похожий на дохлую гусеницу, кусок плесневелого сыра в разодранной желтой бумаге и засохший огрызок докторской колбасы. Остальное пространство было заполнено дурно пахнущей пустотой и гнилыми яблоками, напоминавшими собачьи фекалии на талом снегу в солнечный день.

Юлька сковырнула с сыра плесневелую корочку и, захлопнув дверцу, посмотрела в окно.

На столе противно тренькнул будильник. Она бросила на него равнодушный взгляд и машинально нажала на кнопку.

«Да… раненько вы поднялись, Юлия Пална, – подумала она, плюхнувшись всей Юлькой на табурет, – в выходной могли бы поспать и подольше».

Во дворе гаденько задребезжал Васильевский запорожец, ритуально завизжала соседка с первого этажа, захрапел за стеной дед Иван. Юлька уткнулась лицом в ладони и поняла, что больше не хочет жить.

И зачем только бог наградил женщин звериным чутьем? Может, хотел оградить от ошибок? Предупредить? Или смягчить удар? Может быть… Но Юльке это не помогло, а даже наоборот. Предвестие беды сделало ее настолько подозрительной и уязвимой, что стоило кому-нибудь спросить, как у нее дела, на глаза тут наворачивались слезы и она становилась похожа на человека, у которого разболелись все тридцать два зуба и помочь ему может разве что гильотина, но никак не зубной врач.

Сотрудники, знавшие Юльку как веселого и не унывающего человека, беззлобно подтрунивали над ней, пытаясь вывести на откровенность, начальник при виде постной физиономии недовольно качал головой, но в душу не лез, за что Юлька была ему благодарна. И только Сергей не замечал в ней разительных перемен и, продолжая играть с нею, как кот с мышью, активно готовился к бегству.

В тот день, когда это произошло, Сергей приехал из очередной командировки на три часа раньше, чем она ожидала.

Он долго гремел в прихожей ключами, шаркал тапочками, сопел… а когда вошел в комнату и посмотрел на нее, Юлька все поняла.

– Ты разлюбил меня? – задала она вопрос в лоб и, чтобы не слышать ответа, закрыла уши руками.

– Не расстраивайся, так в жизни бывает, – бесцветным голосом проговорил он и по-дружески похлопал ее по плечу.

– Ты, что, полюбил другую? – пискнула она, вскарабкавшись взглядом по его пушистому свитеру.

– Только давай без истерик, – недовольно засопел Сергей, и ноздри его раздулись, как у необузданного жеребца.

– Я не хочу без истерик! Слышишь, ты?! Не могу! – взвизгнула Юлька, схватив его за рукав. – Пожалуйста, скажи, что ты пошутил.

– Отстань! – взвился Сергей, и глаза его стали темнее ночи. – Все кончено! Что тут непонятного?!

– Сергей, а может, я сплю? – растерянно пролепетала она, сунув ему руку под нос. – Ущипни меня, а лучше уйди за дверь, а потом зайди снова, только по-настоящему.

Юльке было так плохо, что она предпочла бы умереть прямо сейчас. Но судьба не предоставила ей такого шанса.

– Хватит нести околесицу! – посмотрев на нее как на душевно больную, прорычал Сергей. – Давай поживем отдельно, посмотрим, что да как, а там… видно будет…

– У нас уже нет, – устало промямлила Юлька, – и нас уже нет. Есть ты и я – каждый сам по себе.

– Да запомни ты, истеричка, – ухмыльнулся он, подбросив на ладони ключи, – в мире нет ничего постоянного. Все проходит, и любовь тоже. Заруби себе на носу.

– Я запомню, – промямлила она, съехав по стенке на табурет.

– Вот и молодец, – он сорвал с вешалки куртку и, покровительственно похлопав ее по плечу, продолжил: – Ты хороший человек, но больно уж заморочистый. Пойми, надо быть проще, покладистей, тогда все у тебя будет тип-топ.

Юлька смотрела на него во все глаза и понимала только одно, что видит его последний раз.

– Ну, будем прощаться, – торопливо проговорил, швырнув на полку ключи.

– Обойдусь… уходи.

– Как хочешь, – он пнул ногой дверь и, не оборачиваясь, добавил: – если что… позвони.

Юлька стояла в прихожей, прижавшись спиной к стене, и чувствовала себя ничтожной мошкой, которую вот-вот раздавят и размажут по полу. Когда дверь за Сергеем захлопнулась, она взяла в руки брошенную им связку ключей и, держась за стену, потащилась на кухню. Там, между плитой и столом, она просидела до вечера. Когда стемнело, она переместилась с табуретки на пол и, чтобы не завыть, укусила зубами коленку. Коленка оказалась такой дубовой, что из десны потекла кровь: сладковатая и немного соленая, как томатный сок. Юлька слизывала ее языком и думала, что жизнь ее похожа на черно-белое кино, снятое плохим режиссером.

Под утро она соскребла себя с пола, умылась, накрасилась, надела туфли на десятисантиметровом каблуке и, сообщив начальнику, что отгул отменяется, отправилась на работу.

Странные метаморфозы происходят порой с людьми, когда их покидает любовь: крылья, когда-то научившие их летать, вдруг становятся тяжелыми как пудовые гири и начинают тянуть их вниз, туда, откуда порой и не выбраться, особенно если человек слаб.

Большинство, к счастью, выкарабкиваются, хватаясь ошметками воли за работу, родителей, друзей, зеленеющую траву, меньшинство погибает, так и не поняв, зачем пришли в этот мир.

Юлька, слава богу, принадлежала к славному большинству, но сама пока еще об этом не знала. Оборванные крылья были аккуратно сложены на дно ямы, в которую она свалилась, безумные поступки лежали тут же, рядышком с потрепанной волей. Она смотрела на все это пустыми глазами и не понимала, что с этим делать.

Сергей позвонил ровно через неделю и первым делом заговорил о забытых в квартире вещах.

– Привет, Юлек, – беззаботно захохотал он. – Я у тебя вещички хотел забрать. Ты как? Не возражаешь?

– Забирай, – равнодушно ответила Юлька, и сердце ее рухнуло вниз. Она думала, что он переживает, а он смеется, подлец.

– Ладушки, на днях забегу, – снова захохотал он, – до встречи. – И положил трубку.

Она долго смотрела на пикающий кусок пластмассы, потом швырнула его под стол и пошлепала в ванную, под спасительный душ.

Стоя под ледяной водой, Юлька мечтала лишь об одном – простудиться и умереть, чтобы никогда не испытывать разрывающей сердце боли.

Образ Сергея иконой стоял перед глазами, нашептывая на ухо ласковые слова, а она тряслась, как в лихорадке, сглатывая с распухших губ ледяные потоки, и думала о том, как будет мстить ему – безжалостно и жестоко.

Выбравшись из ванны, Юлька пошла в спальню, достала из тумбочки валерьянку и, не разбавляя, вылила в рот. Травяной запах ударил в голову, потом в нос, в желудке заныло. К горлу подступил горький комок. Юлька вскочила на ноги и рысью понеслась в туалет.

Когда рвота закончилась, она кое-как добралась до комнаты и как подкошенная рухнула на кровать. Сон свалил ее, как нокаут боксера, правда ненадолго. Через полчаса она уже пялилась в потолок, считала овец, крокодилов, слонов и прочую живность.

«Лучше бы он не звонил, лучше бы сгинул, – думала она, отстукивая зубами барабанную дробь, – а еще лучше – умер, и я бы ходила к нему на могилку и носила цветы, – она залезла с головой под одеяло. – Господи, о чем это я? Нет, я не хочу, чтобы он умирал. Пусть живет. Только не в моем городе, а где-нибудь далеко, куда не летают самолеты и не ходят поезда. А еще лучше – пусть его переедет машина, но не насмерть, а понарошку. А врачи ошибутся и скажут, что он никогда не будет ходить. И тогда я заберу его к себе и буду выгуливать на инвалидной коляске. А потом, когда он неожиданно выздоровеет и поймет, кого мог потерять, я его брошу».

Так думала Юлька, мечтая вернуть Сергея обратно. И на душе у нее в эти минуты было легко и спокойно. Вот только одного она не знала, что подобные мысли рождаются в голове исключительно от обиды и ущемленного самолюбия и любовь здесь совсем ни при чем. Но так устроены женщины. Если БОЛЬНО, значит ЛЮБОВЬ!

Прошла неделя, за ней другая. Сергей так и не пришел за вещами.

Через неделю Юлька поняла, что беременна. О том, чтобы сделать аборт, не могло быть и речи. Она твердо решила рожать.

Самым тяжелым был звонок отцу. Юлька готовилась к нему долго, придумывала разные варианты, проговаривала вопросы, которые он будет ей задавать, и предполагаемые ответы. В конечном итоге, не придумав ничего вразумительного, махнула рукой и сообщила родителю «приятную» новость.

Константин Аркадьевич приехал к неблагодарной дочери в тот же день. Лучше бы не приезжал.

– И как тебе не стыдно?! – начал обвинительную речь бывший судья, постукивая по столу костяшками пальцев. – Так опозорить отца! Как ты могла?! – И губы его с каждым словом становились все бледнее и тоньше. – Я в тебя сердце, деньги, душу вложил, а ты мне в благодарность такой фортель выкидываешь?! А если об этом узнают родственники?! Соседи?! Друзья?! – Он вытащил из портфеля таблетки. – В общем, так: или ты делаешь аборт, или у тебя больше нет отца, – подвел он черту под неприятным для него разговором.