– Ну, офицер и что дальше?– старший лейтенант удивился, как будто до сих пор не брал в толк свою принадлежность и звание.

– Офицер, а манеры солдатские. Только что из казармы.

– Мы – люди казённые, – нахмурился инспектор, как бы намекая, что миндальничать и разводить церемонии ему не к лицу, но за напускной строгостью Василий угадал смущение.

Не найдя ничего интересного в кабине, старший лейтенант раздосадованно сопел, тесная униформа стягивала тучное тело, гаишник смахивал на перекормленного ребёнка, у которого тугие пелёнки вызвали законное недовольство. Выбравшись из кабины, дорожный инспектор заглянул под капот, где проявил незаурядный интерес к мотору. Впрочем, ничего предосудительного старший лейтенант не нашёл и расстроился ещё больше. До поры, видно, он ещё надеялся, однако надежда, похоже, на глазах слабела и угасала. Но что сетовать и пенять, мысли поспешают, а язык находчив: до поры до времени не сеют семени, до поры и вёдра носят воду, до поры и кувшин за коровой ходит. Все мы горазды, коль народ подсобит: до поры – у норы, а в пору – и в нору.

Со своей стороны, шоферу по-прежнему было невдомёк, что ищет служивый. Внезапные догадки и неожиданные мысли приходили на ум и тотчас исчезали, даже богатая, свойственная шофёрам интуиция подводила, лишь естественная досада и ярко выраженное недоумение мучили психику и весь организм.

Не обнаружив под капотом ничего существенного, кроме мотора, старший лейтенант погрузился в раздумья. Ещё издали бросались в глаза его озабоченность и разочарованное состояние, и Колыванов, который, казалось бы, не имел никаких оснований для симпатии, на самом деле невольно сочувствовал офицеру и непроизвольно за него переживал.

Тем временем дорожный инспектор, задумчиво двигаясь, обошёл фуру, дотошно изучил сцепку и сопутствующие конструкции, Колыванов, как свита, терпеливо сопровождал его сзади, и, как свита, держал подобающую дистанцию.

– Найду, мало не покажется,– неожиданно пообещал старший лейтенант, адресуя в пространство загадочную угрозу.

С точки зрения научной химии, голос дорожного инспектора содержал высоко углеродное железо, придающее материалу особую твердость и уверенность в своих силах. Если откровенно, кого-то другого угроза могла до смерти напугать или привести в замешательство, но только не Колыванова. Как говорится, не на того напали. Храня выдержку и соблюдая хладнокровие, Василий терпеливо ждал объяснений. Ждал, но не дождался.

– Инспектор, ваше поведение меня интригует, – в официальной манере заявил Колыванов. – Объясните смысл ваших действий.

– Секретная операция, – ограничился лаконичным и лапидарным высказыванием полицейский.

– Я в своей жизни ни одного секрета не разгласил, – произнес шофёр убедительным тоном, однако в голосе угадывалась обида. – Мне любую тайну можно доверить. Что ищешь, начальник?

– Сам знаешь, – высокомерно или даже спесиво, в привычной для силовых органов надменной манере ответил инспектор, не желая, по всей видимости, наводить мосты и налаживать взаимопонимание.

– Не знаю,– твёрдо стоял на своём Колыванов, не теряя присутствия духа.

– Все вы такие! – с обвинительным уклоном охарактеризовал его старший лейтенант и, понятное дело, антагонизм и противоречия в отношениях достигли предельно допустимого уровня.

– Что значит – все?! – терпению Василия пришёл конец.

– Все – это все! – неуступчиво и буквально непримиримо, словно с чуждых классовых позиций, настаивал инспектор.

– То есть, вы хотите сказать, все шофёры мазаны одним миром?

– Именно! Именно это я и хочу сказать! – в категоричной форме подтвердил старший лейтенант.