Я опустилась на кровать, влезла с ногами, обхватила колени. Снова и снова окидывала взглядом крошечное помещение. Даже на миг показалось, что стены движутся, сужаются, угрожая раздавить меня. Ежеминутно смотрела на дверь, надеясь, что она откроется, но чуда не происходило. Я хотела вернуться в тотус. Увидеть Финею, молчаливых девушек. Даже Пальмиру.

Желудок отзывался урчанием — в последний раз я ела вчера вечером. Какое-то безвкусное овощное месиво с маленьким кусочком вареного мяса. Уже через пару часов снова хотелось есть. Мама говорила про такое: «Пустая еда». Я отчаянно мечтала о капангах и сладких пирожных с розовым кремом. Их продавали у оранжерей, рядом с плавающим мостом. Мы с Лирикой покупали их почти каждый день, когда уходили с работы. К этому времени кондитер уже закрывался, и нам делали хорошую скидку. Ели на мосту, глядя на подсвеченные бирюзовые волны канала, и расходились, каждая на свой причал, чтобы дождаться пассажирский корвет. Теперь пирожные будут мне только сниться.

От этих воспоминаний рот наполнился слюной, я сглотнула, чувствуя лишь горечь на языке. И разревелась. Впервые за все это время. Теперь можно — меня никто не видит.

Слова Кондора не шли из головы: получается, Финея была права. Во всем права. Это чудовище из тех, кто ломает. Но его предостережение казалось сейчас еще хуже. Он требовал от меня невозможного. И знать бы, что ужаснее: лигур, или неведомый заказчик, о котором я не знала ровным счетом ничего?

Я вскочила, услышав щелчок двери. Ошпарило так, что закололо в висках. Но я увидела лишь рабыню-асенку, которая держала в руках металлический поднос. Я сглотнула слюну: сейчас готова была съесть любое месиво, которое подали. Рабыня бросила на меня равнодушный взгляд, поставила поднос на кровать. Подняла металлический колпак:

— Распоряжение господина Кондора.

Асенка тут же вышла, а я остолбенела, с ужасом глядя на поднос. Будто мне предложили живую ядовитую тварь. Хуже. В небольшом контейнере лоснилась глянцевая румяная горка капангов с тонкими деревянными палочками. Еще шкворчащих, издающих характерные острые щелчки. Рядом, на плоском блюде — два пирожных. Те самые, из кондитерской у оранжерей. С восхитительным розовым кремом.

Я попятилась к стене, чувствуя, как подгибаются колени. Откуда он узнал? Будто рылся в моей голове… Проклятое чудовище! Капанги уже наполняли маленькое помещение необыкновенным аппетитным запахом, и я закрыла нос ладонью. Желудок отозвался резью, урчанием, и я часто сглатывала слюну. Но не могла отвернуться, смотрела, как завороженная. Уже чувствовала на языке кисловатый маслянистый вкус, как поскрипывает на зубах. Проклятое чудовище!

Поднос могли принести молча, просто оставить. И у меня не было ни малейшего сомнения, что озвучено было специально. «Распоряжение господина Кондора». Будь он проклят! Будь он проклят! Чего он добивался? Что упаду в ноги из благодарности за несколько капангов? Стану целовать руки за пирожное? Не притронусь! Сдохну, а не притронусь! Даже слезы высохли.

Первой мыслью было вышвырнуть все в унитаз за перегородкой, но я вовремя опомнилась. Обнаружив пустые блюда, сочтут, что я все съела. Нет! Пусть видит! Чем бы мне это не грозило! И пусть ему непременно доложат. Плевать, что будет после.

Я отставила поднос на ступеньку у перегородки. Вернулась на кровать и села, повернувшись спиной. Но запах уже распространился по комнате и сводил с ума. Через какое-то время я начала обостренно улавливать и пряные кондитерские нотки. Но это была моя маленькая война. Пусть бессмысленная, ничтожная. Не притронусь!