Вспомнив об этом, Карина суровым тоном произнесла:

– После возвращения из Куличков я буду встречаться с митрополитом Павлом. И замолвлю за тебя словечко.

Это произвело впечатление. Сообщение, что молодая женщина, с которой он говорил запросто и почти панибратски, вхожа к самому митрополиту, потрясло юношу. Он даже слегка покачнулся. Но усилием воли устоял на ногах и поклонился Карине, поменяв её местами с отцом Климентом на ранее выстроенной им иерархической лестнице, при этом отправив батюшку с верхней ступени к самому подножию.

– Благодарствую, – почти подобострастно сказал он. – Век буду за вас Бога молить.

Карина покровительственно похлопала его по плечу. Для неё, привыкшей к поклонению мужчин, эта очередная победа над глуповатым прыщавым юнцом была незначительной и имела значение только в той мере, в которой она сама была заинтересована в своём успехе в Куличках. Но Карина ожидала от своей миссии многого. Таким образом, этот юноша невольно, и сам того не понимая, становился значительной фигурой в её игре. А потому требовал соответствующего отношения.

– Мы же друзья, – сказала она. – А как говорится в священном писании, отдай жизнь за други своя.

– И воздаст тому Господь радостью несказанной вовеки в Царствии Своем, – благоговейно произнёс юноша. Он уже всей душой принадлежал молодой женщине и не только не мог скрыть этого, но даже не пытался.

– Да-да, что-то вроде того, – равнодушно сказала Карина. Она добилась своего, соблазнив юношу, и ей стал неинтересен этот разговор. – Кстати, а где отец Климент? По своему обыкновению отливает свечи для продажи в храме?

– Батюшка молится, – почтительно ответил юноша, который в отрицании авторитета своего духовного отца ещё не дошёл до того, чтобы потерять к нему уважение. – Теперь он денно и нощно возносит молитвы Господу, жаждая прощения за свой грех.

Карина уничижительно усмехнулась. Она ненавидела отца Климента, который при каждой встрече всячески порицал её, ставя в пример сестру. Поводом для его нападок служили высказывания Карины, её поведение и даже манера одеваться. Она не оставалась в долгу. И чаще всего одолевала батюшку в их словесных перепалках, устрашая его своим свободомыслием, чем немало гордилась.

– Каждому воздастся по заслугам, – мстительно сказала Карина. – Так что напрасно он старается. Гореть ему в аду!

Юноша в ужасе содрогнулся. Но послушно кивнул, опасаясь вызвать её неодобрение.

– А ты молодец, – сказала Карина, поощрив его улыбкой. – Думаю, что мы с тобой сработаемся. И выбьем из этих замшелых Куличков всю многовековую пыль. Пришло время. Кто если не мы? И когда если не сейчас?

Она заметила, что губы юноши дрогнули, и, рассмеявшись, покровительственно сказала:

– Это риторические вопросы, можешь на них не отвечать.

Погрозив своему собеседнику пальцем, Карина повелительно произнесла:

– А отцу Клименту ничего не говори о нашем разговоре. Пусть до поры до времени пребывает в счастливом неведении относительно своего будущего. Как говорится в его любимой книге, во многом знании многие печали.

С этими словами Карина оседлала свой байк и скрылась в пыльном облаке, которое начало быстро удаляться от храма. По пути она распугала гусей, дружным строем пересекавших площадь. Стаю сопровождал древний старик с хворостиной, служащей скорее подпоркой ему, чем средством устрашения для непокорных птиц. Растопырив крылья, гуси с гневным гоготом долго бежали вслед за своим обидчиком, а потом внезапно, словно по команде, развернулись и вернулись к брошенному ими пастуху. При этом гуси устрашающе вертели головами на длинных шеях и злобно шипели, словно предупреждая, что они не потерпят неуважительного отношения к себе. Окружив старика и увлекая его за собой, они свернули с площади на Овражную улицу и вскоре скрылись из вида. И площадь снова опустела. Пустынную картину оживлял только ветер, гонявший клубы пыли по её твёрдой, как камень, поверхности.