Стремление «исправить» партнёршу с зависимостями или проблемами – попытка исцелить собственное детство. Если вы росли с родителем-алкоголиком или депрессивной матерью, бессознательно ищете похожий сценарий, чтобы наконец «победить» старую боль. Да, конечно, читатель немного знакомый уже понял, что речь идет о созависимости, которая свойственна в основном женщинам, но и в мужских сценариях мы можем это наблюдать, хоть и несколько реже.

Пример:

Алексей, чья мать страдала от депрессии, выбирал женщин в кризисе. Его последние отношения разрушились, когда партнёрша вылечилась – он потерял смысл «спасателя».

Катя, страдала от депрессии, злоупотреблением алкоголем, были сложности с работой. Алексей стал её «терапевтом» и «коучем»: помогал составить резюме, читал статьи, подготавливал к собеседованиям, лечил как мог. Но когда Катя нашла работу и стала втягиваться в процесс, его охватило разочарование и тревога. Он подсознательно саботировал ее деятельность: стал находить негативные моменты, критиковать, провоцировал ссоры, предлагал устроить вечеринку вместо работы. Его бессознательное взбунтовалось: если она больше не в кризисе, кто он? Зачем он? В итоге Катя ушла, назвав его «токсичным», а он остался с горьким пониманием: её исцеление убило его смысл. После разрыва он признался: «Я чувствовал, что становлюсь ненужным».

Игра в «спасителя» маскирует бессилие изменить собственное детство и фокус на чужих проблемах становится побегом от работы над собой, превращая отношения в бесконечный цикл разочарований.

Мужчины, в этом паттерне, ненавидят хаос, который сами поддерживают. Их отношения – это театр, где они играют роль героя, но сценарий пишется их детскими демонами. Здесь мы можем говорить о некоторой созависимости, которую хорошо отражает миф о Сизифе, в котором бесконечное поднятие камня на гору – метафора созависимости. Мужчина толкает «камень» проблем партнёрши, надеясь, что в этот раз он останется на вершине.

Вспомните замечательный фильм «Реквием по мечте», где Гарри, пытающийся спасти мать от зависимости, сам погружается в наркотический ад. Спасение другого зачастую становится саморазрушением. Но давайте признаем, что сначала, он все же побывал в раю, хоть и наркотическом, поэтому, здесь есть несомненные вторичные выгоды.

А Доктор Живаго, влюблённый в Лару, чья жизнь – череда трагедий? Может быть его одержимость ею – бегство от собственной экзистенциальной пустоты?

Культура часто романтизирует таких «спасателей». Вспомните доктора Хауса, который лечит пациентов, игнорируя собственные раны, или героев мелодрам, жертвующих всем ради любимых. Но реальность куда мрачнее. Созависимые отношения – это танец двух травмированных людей: один боится, что его бросят, если он перестанет быть нужным, другой – что его разлюбят, если он станет здоровым. Это порочный круг, где помощь превращается в контроль, а любовь – в сделка: «Я тебя спасу, а ты дашь мне смысл существовать».

Как в детстве Алексей не мог вытащить мать из депрессии, так и во взрослой жизни его попытки «исправить» партнёршу обречены. Её исцеление зависит от неё, а не от его усилий. Его любовь – не безусловный дар, а инвестиция: «Я тебе помог – теперь ты должна меня любить». Но любовь по долгу убивает страсть.

Происходит замена близости контролем, созависимые мужчины путают заботу с надзором. Они требуют отчётов: «Ты приняла таблетки?», «С кем ты переписывалась?» – думая, что это проявление любви. На деле это реплика поведения их тревожных родителей.

Этот паттерн начинается с благородного порыва – желания помочь, спасти, исцелить. Но очень скоро благородство превращается в навязчивую идею, а отношения – в театр военных действий, где мужчина играет роль героя, а его партнёрша – роль жертвы, которую нужно бесконечно вытаскивать из ямы. Алексей, чья мать годами боролась с депрессией, не осознавал, что, выбирая женщин в кризисе, он повторяет сценарий своего детства. Его мать, опустошённая разводом, целыми днями лежала в постели, а он, десятилетний, приносил ей чай и пытался развеселить анекдотами из школы. Тогда он верил, что, если будет достаточно старательным, мама снова станет прежней – весёлой, живой, готовой печь пироги. Но её депрессия оказалась сильнее его детской магии.