Я никогда не бывала в помещении, залитом кровью и всем остальным, что там бывает, но считала, что справлюсь. Работа так меня манила, что я не позволяла себе думать о помехах. Но спустя несколько месяцев коллеги начали пугать меня жуткими историями о том, как приходится выезжать на места падения самолетов, пока тела – и их части – все еще там.

ЧТО? Об этом меня на собеседовании не предупреждали, и я была в ужасе. Я и так-то побаиваюсь летать, а если увижу нечто подобное, буду перешагивать через трупы, то за себя не ручаюсь. Я не была уверена, что выдержу.

Конечно, уходить я не собиралась, но те рассказы мня потрясли. Я поговорила со своим мужем, Ридом, и он сказал, что меня просто хотели застращать. «Не волнуйся об этом, пока не увидишь, – может, к тому времени ты привыкнешь».

Конечно, он оказался прав. Впервые я увидела смерть вблизи на месте, где разбился самолет, – погибли пилот и несколько пассажиров. Художник постарше уже сделал подготовительную работу и двухмерные изображения, а теперь агент хотел получить интерактивную презентацию. Она нужна была не для суда, так что выступление мне не грозило. Но я беспокоилась насчет того, что увижу.

– Да ничего страшного, – сказал художник, пытаясь развеять мои сомнения. – Если пройдешь испытательный срок, увидишь вещи и похуже.

Я не хотела показаться трусихой, но, слушайте, это же не кино – это реальная жизнь! Пять человек погибли, смешавшись с обломками самолета, и все это должно было предстать у меня перед глазами.

Внутренне собравшись, я начала работать от краев места катастрофы, постепенно перемещаясь к центру. Желтые маркеры указывали, где находятся обломки поменьше, и, приближая их, я думала: «И правда, ничего особенного».

Но внезапно остолбенела. Боже… кажется, это палец. А это нога? Или кусок ноги?

Однако настоящий шок я испытала, когда у самого эпицентра столкнулась лицом к лицу… с лицом. Невозможно было сказать, как выглядел тот человек, потому что его кожу буквально сорвало с черепа. Лицо выглядело как резиновая маска с Хэллоуина, брошенная на землю, но больше всего меня потрясло, что на шее до сих пор болтался галстук.

И все равно я не бросила работу, – более того, меня даже не затошнило. Просто часть моего мозга сказала: «Ну ладно. Посмотрим поближе?» На время изображение передо мной перестало быть человеком – просто пиксели на экране.

Спустя год после моего прихода в ФБР Гэри вытащил из шкафчика коричневый бумажный пакет и сообщил мне, что мы отправляемся в Смитсоновский институт. Уверена, люди, шедшие нам навстречу по Пенсильвания-авеню, думать не думали, что лежит в этом пакете, но я-то знала, что там череп.

Но самое главное было в том, чей он. Нам предстояло встретиться с антропологом и провести суперимпозицию черепа, принадлежавшего, как полагало наше начальство, самому разыскиваемому террористу всех времен, Усаме бин Ладену. Было начало 2002 года, и лучшие «технологии» в этом деле сводились к весьма традиционной и трудоемкой сути.

Фотографию бин Ладена проецировали на экран, а Гэри держал череп и пытался подстроить его так, чтобы он совпадал с лицом. Все делалось методом проб и ошибок, тем более мы даже не знали, тот ли это череп и то ли лицо. Но если имелась хоть малейшая вероятность, что это так, военные (и, естественно, президент Буш) хотели знать об этом.

Некоторое время спустя у Гэри устали руки, и он протянул череп мне:

– Хочешь попробовать?

Естественно я хотела! Я впервые держала в руках настоящий человеческий череп, который к тому же мог принадлежать самому руководителю «Аль-Каиды»! Но спустя несколько часов антрополог из Смитсоновского института пришел к выводу, что это не он. Череп не совпадал со структурой лица бин Ладена, поэтому никак не мог ему принадлежать, поэтому никаких дальнейших мер для его идентификации можно было не предпринимать.