Конечно, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Возможно, в их семье не хватало взаимной эмпатии или терпимости, чтобы внимательно относится к чувствам и сомнениям друг друга или позволить скуке, раздражению или безделью испортить день; но это тоже было частью семейной культуры. Но, даже учитывая, как время смягчает воспоминания, как и некоторое семейное бахвальство в этих словах, определенно в отношениях, сложившихся в семье Батцнер, было что-то здоровое и плодотворное. Бетти станет вице-президентом крупной нью-йоркской компании, занимающейся дизайном интерьеров, и будет принимать активное участие в работе Лиги эсперанто. Джон в течение многих лет будет судьей Апелляционного суда четвертого округа США, где в том числе будет принимать важные и трудные антисегрегационные решения. Джим большую часть своей взрослой жизни проведет в южном Нью-Джерси, сделает успешную карьеру химика-технолога в крупной нефтяной компании и, на гражданском фронте, поможет превратить крошечный местный колледж в истинное достояние общественности. Джейн будет писать книги и изменит мир. Каждый проведет со своим супругом всю жизнь – по большей части, кажется, счастливую. Все четверо столкнутся со множеством вещей, с которыми будут не согласны. Их голоса станут громче. Но, как рассказывают их дети, они получали удовольствие от жизни и никогда не тратили попусту шанс воспользоваться мельчайшей крупицей радости, которую дарит этот интересный мир.
Однажды, когда Джейн было семь лет, сестра Бетти, к тому времени уже герлскаут, взяла ее с собой в поход. Джейн запомнила, как они жарили маршмеллоу на костре тем вечером, но гораздо ярче – тот момент, когда Бетти споткнулась о камень. «Вот пудингстоун![58]» – закричала Бетти[59]. «Какое хорошее слово!» – подумала Джейн, и что за интересная геологическая аномалия: много круглых камешков и гальки встроено в песчаную, похожую на цемент матрицу. Тогда, в семь лет, проявилась какая-то особое свойство интеллекта Джейн, некий двойственный взгляд: непреходящее удивление миру прямо перед ее носом – удивление первооткрывателя, журналиста, ученого; и вместе с тем удовольствие от языка и всех нюансов его звучания и значения.
В шесть или семь лет Джейн читала очень много, иногда бегая за мамой по всему дому с книгой в руке и спрашивая о словах, которых не понимала. Она любила детские стишки и народные песни, думала о том, что они означают. В стихотворении «Королевский пирог»[60], где говорится о пироге, в начинку которого входило «сало в руку толщиной», Джейн увидела отвращение к расточительству[61]. Она любила «Трех мушкетеров». Она зарывалась в «Книгу знаний», детскую энциклопедию, популярную и веселую, – хоть и, по словам ее сына Джима, «расистскую и битком набитую очевидными нелепостями». Она открыла для себя и запоем прочитала «Историю Англии для юных» Диккенса:
И вот Юлий Цезарь повел восемьдесят судов с двенадцатью тысячами воинов к нашему острову. Отплыл он от мыса между Кале и Булонью, «ибо оттуда лежит кратчайший путь в Британию». Вот почему от этой же точки ежедневно отчаливают наши пароходы. Юлий Цезарь рассчитывал без труда завоевать Британию, но он ошибся[62].
В детстве Джейн не могла говорить об этом так открыто, но позже она часто рассказывала о беседах с историческими деятелями, которые вела в своем воображении[63]. «Когда я была маленькой, я разговаривала с ними, просто чтобы не заскучать».
Первым был Томас Джефферсон – то есть до тех пор, пока она «не исчерпала свои скудные знания о том, что может заинтересовать Джефферсона. Он всегда стремился окунуться в абстракции». Затем она обратилась к Бенджамину Франклину, который, как она сообщила однажды интервьюеру, интересовался «подробностями, практическими деталями, например, почему аллея, по которой мы идем, не вымощена, и кто мог бы ее замостить, если бы она была вымощена. Он интересовался