Снова увидев тропинку, Витька свернул скорее по инерции, уже не веря, что она выведет его куда надо. И когда он понял, что она петляет, чуть не обрадовался, потому что это чётко вписывалось в уже нарисованную его сознанием картину – он непременно замёрзнет и его холодный труп обнаружат только утром.

Не в силах больше идти и бороться, Витька сел на поваленное дерево, вжавшись внутри пуховика сам в себя. «Как же холодно, чёрт, как же холодно», – только и крутилось в голове. Но тут, а может и через бесконечность, он почувствовал, как лицо обдала волна жара. Он разлепил веки и вяло удивился: в лицо ему светило полуденное солнце, а вокруг него парИлась на солнце сочная трава, а чуть поодаль лениво шелестели зелёной листвой берёзы и осины. «Совсем замерзаю», – как-то совсем равнодушно подумалось Витьку. И словно в ответ на эту мысль из-за стволов деревьев на полянку вышел бородатый всклокоченный старичок. Остановившись в пяти шагах от Витьки, он, кряхтя, достал из-за пазухи складную тряпичную табуретку, какими обычно пользуются рыбаки, и уселся на неё.

– И чего вы, городские, такие суетливые? – вопросил он. Не дождавшись ответа, сорвал былинку и поковырялся в зубах.

– Вот нет бы раньше присесть. Понимаешь, положено у нас так. Обычай такой. Обязательно присесть надо. А вы всё на ходу, да на ходу.

Внимательно посмотрев на Витьку, он вдруг встал. И оказалось, что он ну совсем небольшого роста – метр. Даже с кепкой, если бы она у него была.

– Ладно уж, – пробормотал себе в бороду старичок и стал приближаться к Витьке. Его шаги отдавались в Витькиных ушах почему-то подозрительно знакомым скрипом, а сам старичок стал расти, заполняя пространство вокруг себя, которое вдруг стало быстро и неотвратимо чернеть.

– Ведь присел же. Пусть сперва подумал, поразмышлял, да уж потом присел. Ладно…

Исполинская фигура уже нависала над Витькой, когда тот от внезапно накатившего страха зажмурился.

Его резко толкнули в плечо.

– Да вот же он! Совсем окоченел! А ну, хватай его!

Витька едва ощутил, что его вроде как подхватили под руки и оторвали от земли.

– Вот же ёперный театр! В баню его. Быстрее!

– Не надо в баню, – Витьке показалось, что он испуганно дернулся и закричал, а на самом деле еле пролопотал одними губами.

Однако он был услышан.

– Надо, надо!

Витьку затащили в парилку, стали снимать с непослушного негнущегося тела одежку. Кто-то сердобольный подсуетился и сбегал в дом. Чьи-то заботливые руки набулькали в стакан водки и влили в Витькин рот добрую половину, остальное стекло по его подбородку на уже освобожденную от одежды грудь.

Спустя всего четверть часа Витька, сидя на полке́, разомлев от тепла и хмеля, ронял слёзы и, всхлипывая, бормотал одно и то же:

– Вот оно как. Надо же. Вот оно как.

Филипп пришел с работы поддатый. Повод был. Праздник. И ведь не один, а целых десять дней отдыха подарило государство. Всем нормальным людям, которые теперь дома сидят, телевизор смотрят. А вот Филипп свой пост бросить не может. Всё-таки котельная одна на весь посёлок.

Ввалившись в дом в облаке морозного пара, скинул на входе сапоги и ватник и протопал в комнату. Завалившись на диван, заорал жене как обычно:

– Жрать давай!

Та вышла из смежной комнаты и привычно пробурчала:

– Стол поставь сперва.

– Это я сейчас, – Филипп сел, собрал равновесие в кулак, оторвался от дивана и, петляя в двух шагах, добрался до стола, что стоял у окна и придвигался на середину комнаты к дивану только для трапезы. Вцепившись в него двумя руками, он со стоном обиженных досок пола дотащил стол до парадного места и снова плюхнулся на диван.