– Псих я, что ли? Да хватит.

А волны не останавливались и сами бы не ушли – их сбило звуком шагов. Из арки шагала, со связкой ключей в руках, аборигенка подъезда, полная, раздражённая. Дядя Лёша посторонился. Стараясь, само собой, быть незамеченным, встал у неё за спиной. Женщина провернула ключ, рывком распахнула дверь и впыхтелась через порог в полутемень. Сторож занёс над порогом ногу, полная обернулась, обдав ужасом и возмущением:

– Вы к кому это, а?

– Я в пятую квартиру. К Ирине, – ответил он, а в голове прочирикало: «Что ж я несу-то?»

Но женщина смягчилась, как флаг при отступлении порыва ветра:

– Ладно. – И пропустила полуночника вперёд себя.

Тот, не задумываясь, кивнул и затопал по лестнице, оставив спасительницу без слов благодарности.

Дверь пятой квартиры, согласно Ирининым обещаниям, явилась открытой. Зайдя, дядя Лёша ощупал стену, включателя не нашлось. Внырнул в темноту, не родственную дворовой, иную, ничуть не лохматую, а густую и вязкую.

– Здравствуйте.

Сотворив десять трудных шагов, сторож опомнился: мол, бутылочка с жидкостью и важный клочок бумажки в кармане дремлют вкупе с фонариком. Выудил нужное, проследив, чтоб бумажка не выпала. Всё хорошо. Включил. И – вздрогнул. В квартире царил разор, с каким сталкиваться не приходилось. Древняя деревянная мебель торчала ножками вверх, вкривь и вкось, паркет, наполовину выбитый, безумно полуприкрывался свалявшимися тряпками, среди которых попадались книги – в покрытых толстым слоем пыли, ослепших переплётах. Плашмя лежала одна из дверей, по её полотну он вошёл в обширное помещение, постоял в кислом воздухе и, наконец, выдал:

– Что ж. Кто тут… мёртвый… но живой?

Ответа не последовало. Дядя Лёша собрался, успокоился и отправился бродить по комнате. Он светил фонарём за шкаф, по углам, под перевёрнутые стулья, под голую железную кровать, – но тени нигде не было. Выйдя обратно в грязный завонявшийся коридор, раздвигая ногой неведомые коробки, сторож зашёл в уборную, после чего светил в ванну, был на кухне, где на боку чумела заржавевшая плита, в других двух комнатах, исследовал и потолки с лепниной – без толку. Измученный, вернулся в помещение с кроватью.

«Нет, нет никакой такой тени. Да что я, с ума сошёл? Нет этого ничего, и ангел – мираж. Всё, хватит». Сел на кровать, вскочил, машинально глянул сквозь ячейку каркаса.

– Но… живой… живая. Тень!

Под кроватью, точь-в-точь приклеенная к полу, она лежала – серая и сморщенная. Пришелец проверил часы: без восьми полночь. Вздохнул и остался стоять неподвижно, обласкивая тень фонариком. Она не шевелилась.

– Страшновато как-то, – произнёс дядя Лёша и без трёх минут полночь вылил содержимое бутылочки на неподвижный силуэт.

Тут случилось нечто ожидаемое, но необъяснимое: от пола повеяло жаром, фонарь погас, и спустя секунду его выхватили из дяди-Лёшиных рук и вновь зажгли – прямо в лицо.

– Кто таков будешь? – услышал он.

– Я от Ирины! – закрывая глаза рукой, прохрипел Алексей Степанович.

Зоя отвела фонарь в сторону, посмотрела на сторожа внимательно и сказала:

– Не верю я тебе.

Этого он никак не ожидал и судорожно пытался сообразить, что же говорить дальше.

Зоя сызнова нацелилась в лицо:

– Чего молчишь? – И добавила: – Хмырь.

Сторож вскипел:

– Зачем же ругаться? Какой я вам хмырь? И если бы я не был от Ирины, то как бы вы сейчас появились? Выключите фонарь!

Она усмехнулась, окинула светом стену, заросшую лохмами нежных обоев, затем покружила по комнате, скорбно вздохнула и протянула фонарь владельцу. На сей раз и он, жаждая как следует разглядеть Зою, ударил светом в глаза. Та выругалась, и дядя Лёша с перепугу выключил приборчик. Поле зрения затопила тьма. Однако успел понять, что женщина одета в платье начала века и, вкупе с ним, – прозрачная. К тому же от неё шёл пар.