Так вот, насмешить может тот, кто знает беду. Дурачок, который знает только сладкое и никогда не был бит, ничего не терял в своей жизни, насмешить никого не может, и шутки его точно будут ниже пояса, потому что выше он не поднимался. А вот оскорбленный, огорченный, замученный человек вопреки беде как раз умеет замечать в жизни то, чего не замечает его сытый, довольный, лоснящийся товарищ. Поэтому тайна смеха заключается в тайне скорби. И я думаю, что человек преодолевает личную и коллективную беду именно через добрую шутку.
На войне замечено, что в каждом более-менее большом подразделении был свой Василий Теркин. Тот самый, о котором написал Твардовский, – балагур, шутник, весельчак, умеющий воевать, но и умеющий собрать на привале вокруг себя людей и развеселить их, пошутить по-доброму. «Кто сказал, что нужно бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне». Сердце просит и шутку тоже. Люди навоевавшиеся, в очередной раз заглянувшие смерти в лицо, потерявшие товарища, чтобы не сойти с ума, нуждаются в шутке на земле, потому что, может быть, в раю не о чем будет шутить.
Думаю, Бог дал человеку шутку для того, чтобы тот не чокнулся. А чокнуться очень легко, и чокнутых гораздо больше, чем лежащих в сумасшедшем доме, потому что есть много недообследованных.
На самом деле мастера стендап-шоу, блогосферы, речевые мастера, привлекающие большие аудитории, – это не просто шутники, это проповедники. Надо отдать должное таланту многих из этих людей. И можно горько сожалеть о том, что они направляют его не в ту сторону.
Глядя на степень харизматичности, на быстроту ума, на некий дар доходчиво и ярко вбивать в головы слушателей свои идеи, мы можем представить перед собой на сцене в данном случае умерших проповедников истины и расцветших проповедников чего угодно: иногда пошлости, иногда какой-то невинной шутки, иногда откровенного богохульства.
Комики, начинающие смеяться, например, над многодетной мамашей, которая не успевает собирать всех своих детей в кучу, или над неумелым водителем во время езды, постепенно, вполне возможно, начнут шутить над Церковью, над смертью, над Господом Богом. Дорога «шутить обо всем» доводит их в конце концов до шуток о том, над чем потешаться нельзя.
Человек шутящий осуждается при первом взгляде. Так бывает всегда, потому что при первом взгляде получается одно, а при глубоком – другое.
Вот вам картинка из жизни древних Отцов-пустынников. Какой-то Отец хотел посмотреть на Антония Великого, который был для него как живой Бог, потому что Бог жил в нем. Этот Отец пошел на поиски Антония и нашел его стоящим среди группы молодых монахов и что-то весело им рассказывающим. В какой-то момент они засмеялись. Старец подумал: «Я ходил по пустыне, чтобы посмотреть на какого-то смехотворца? Шел увидеть великого Отца, а вижу шутника».
С этими мыслями он хотел уйти, но Антоний задержал его. Поскольку этот человек шел по пустыне, он на всякий случай имел при себе оружие – лук. Антоний сказал ему: «Натяни тетиву лука», – тот натянул. «Сильнее, еще сильнее». Он говорит: «Так лук треснет». На что Антоний ответил: «Вот так и человеческие силы. Если пережать человека, то он сломается». Это касается любого занятия – и умственных занятий, и физических, и любых гипернагрузок, и занятий духовных. Смех в данном случае может явиться таким конденсатом, выхлопом накопившейся лишней энергии. Главное – пошутить без греха, то есть выше пояса и так, чтобы никого не оскорблять.
Над людьми с ограниченными физическими возможностями шутить запрещено. В Писании, в книге Второзакония, говорится, что проклят человек, который подставляет ножку слепому. По сути, что такое «подставить ногу слепому»? Это воспользоваться чужой немощью. Причем везде, где в Писании говорится о калеках, немощных, одиноких, вдовицах, стариках, брошенных детях, там всегда упоминается о милосердии и добавляется: «Бойся Господа Бога твоего». Такая добавка в Книге Второзакония означает, что речь идет о чрезвычайно важных вещах, не допускающих никакого смеха или превозношения.