Он ударил коня по бокам, и ему тут же освободили проход, таращась вслед. Шепотки и пристальные взгляды сопровождали его до тех пор, пока он не скрылся в шатре. Шатре, что ещё несколько часов назад принадлежал отцу. Помощники увели коня в стойло и взяли на себя заботу о лагере, за что Калеб в душе благодарил их. Теперь, когда император погиб и он стал его заменой, все приближенные люди поднялись в ранге. Это позволило им беспрепятственно отдавать приказы, действуя от его имени, а также подсчитывать потери и ресурсы. Делать то, на что Калеб сейчас не был способен.

Он взглянул на перстень, насмешливо сверкающий во вспышках молний, оглядел убранство шатра, перевел взгляд на лежащую на столе карту. Ярость поднялась из глубин души, точно лава в вулкане. Калеб сорвал с пальца перстень и швырнул вперед, не позволив себе закричать. Он рухнул на колени, сжимая голову руками, и мысленно тысячу раз проклял отца, погибшего так глупо и внезапно. Как он мог умереть? Почему оставил его? Зачем взвалил на него империю? Он ведь собирался жить ещё лет пятьдесят и не передавать ответственность так скоро! Что Калебу теперь делать? Как быть? Каким образом вести себя с подданными?

Хотелось кричать. Мир рухнул, и это было худшим способом отметить день рождения. Отец хотел подарить ему победу, а в итоге преподнес смерть.

– Ваше Величество, – раздался через какое-то время голос помощника, Гледа. – Прошу прощения, но мы собрали выживших капитанов и офицеров. Вы примете их?

Калеб поднялся и глубоко вдохнул, найдя взглядом перстень. Снаружи разбушевался ливень, то и дело слышались раскаты грома. Вспышки молний отбрасывали причудливые тени.

– Да, – ровно сказал он, надевая перстень. – Пусть войдут.

Калеб занял место отца – огромное, неудобное кресло, слишком роскошное для него, и окинул взглядом командиров. Ему предстояло взять на себя роль императора, пусть тот покинул их совсем недавно. Он знал, что в глазах умудренных опытом бойцов выглядит желторотым птенцом, но не собирался давать слабину. Жизнь в качестве наследника с малых лет научила тому, что нельзя показывать робость или смущение – иначе заклюют. Уничтожат. Растопчут. Вчерашние союзники могут стать врагами, родные люди – соперниками. Никогда не знаешь, откуда прилетит отравленная стрела или когда в бок вонзится кинжал. Калеб с детства привык к покушениям на свою жизнь, а потому прекрасно понимал, что теперь ступает на ещё более опасную тропу.

К несчастью, с неё нельзя было свернуть. Он должен был либо идти вперед, либо ложиться в могилу.

– Располагайтесь, – сказал Калеб, расправив плечи. – У нас много работы.

***

Похороны императора Корнелиуса прошли пышно. Они состоялись спустя две недели после поражения при Рипсалисе, когда основные силы вернулись в столицу, а небольшая часть армии осталась держать осаду у города, перекрывая торговые пути. Проститься с почившим императором собрались тысячи людей. Они несли ко дворцу цветы и свечи, многие плакали так, будто вместе с ним ушли свет и радость всего народа. Несмышленые дети наивно спрашивали матерей, отчего им так грустно. Те, утирая слезы, отвечали, что спокойные дни для империи закончились, и теперь начиналась бесконечная смута из-за внутренних распрей и внешних дрязг. Никто не верил, что Калеб сможет продержаться на престоле дольше пары месяцев.

Ему шестнадцать. Он не закончил обучение и едва смыслил в государственных делах. Что он мог теперь, когда империя находилась в состоянии войны, а непокорный Рипсалис сломил даже его отца?

Калеб молчаливо выдерживал недоверчивые взгляды и непрекращающиеся толки. Он провел церемонию прощания как полагается: произнес речь – четкую и выверенную, как механизм часов. В ней он отметил, что скорбит по отцу вместе со всеми подданными, а также заявил, что продолжит великое дело императора и не посрамит светлую память. Калеб призвал народ сплотиться в сложное время, не поддаваться на провокации врагов и с честью встречать удары судьбы. Несмотря на то, что он унаследовал ораторский дар, ему не удалось пробиться к сердцам людей. Они были слишком отравлены страхом. Увидев в глазах подданных сомнения, Калеб лишь сжал зубы.