Когда родители вернулись, я как смогла замела землю из-под кактуса обратно в горшок, а Бонифаций забился под диван. Наказания не последовало, одобрения тоже. Маме было жалко свой кактус, а папа просто пожал плечами. На следующий день Боня уже вился на кухне, поглядывал на свою кормилицу и просил добавки. Не отказался он даже от каши, которую обычно игнорировал.

«Выздоровел! Помогло мое лечение», – подумала я. Жаль, что у кота зубы больше не болели и в «операциях» он не нуждался… Зато потом у него обнаружились глисты, и мы с мамой вливали страдальцу в пасть горькое лекарство. Опущу кровавые подробности подобных процедур – владельцы когтистых котов меня поймут.

Настала осень, и я пошла в школу. Новые друзья и подруги, домашние задания, кружки и спортивные секции поглотили все мое время.

Летом перед вторым классом мама заболела. Сначала она ослепла, но, к счастью, зрение вернулось. Однако ослабели ноги. Именно так часто дебютирует рассеянный склероз. Мама заболела всерьез и навсегда. Когда болезнь прогрессировала, папе приходилось в буквальном смысле слова носить маму на руках в ванную, на улицу, на балкон.

Сибирское здоровье папы же подводило его только тогда, когда он срывал спину в спортзале в попытке взять большой вес. Тогда применялись простые и эффективные средства: пострадавший, кряхтя, укладывался на живот, а мне вручался горячий утюг и предписывалось аккуратно гладить поясницу родителя через полотенце. Не обошлось без казуса и здесь: как-то, замечтавшись, я «проехала» утюгом по голой коже выше полотенца. Отец взвился не хуже Бонифация, чудесным образом излечившись от радикулита.

Но на «глажке» папы мои способности не заканчивались. В старших классах я уже ловко делала внутримышечные уколы, кипятила шприцы, мерила давление, ставила горчичники и банки. Почти что до моего десятого класса мама могла передвигаться по дому на коляске, а ее руки работали, так что дома все сверкало; завтраки, обеды и ужины предоставлялись в полном боевом комплекте, а с домашними заданиями у меня не было никаких сложностей. Она, учительница математики, могла помочь с любым предметом. И не только мне – со всей нашей пятиэтажки приходили сами или были посланы родителями школьники, чтобы подтянуть «хвосты». У нее получалось отыскать «ключик» к каждому ленивцу. Поток детей и их родителей не прекращался до самого возвращения отца с работы.

Часто и подолгу маме приходилось лежать в больнице. Я каждый день забегала к ней после школы, помогала с уходом и докладывала о своих делах. Соседки по палате у мамы были разные. Помню, как мы смеялись, когда мама рассказала одну историю.

Лечащий врач-невропатолог, назовем его Турин, был высоким видным мужчиной. Подозреваю, что многие пациентки охотно соглашались на госпитализацию именно из-за него. По утрам Турин делал обход, расспрашивал и осматривал пациенток. Тем, кому ставили внутримышечные уколы, приходилось придумывать, как спастись от шишек после многократных инъекций. В ходу были, например, йодные сеточки – на кожу пострадавшего участка наносился ватной палочкой спиртовой раствор йода.

Одна пациентка решила подшутить над другой: не нарисовала сеточку, а оставила йодом свой комментарий. Утром пострадавшая пожаловалась врачу, что место инъекций вздулось и болит.

– Показывайте, – велел врач.

Дама кокетливо откинула полу халата и приспустила белье. Палата ахнула и захохотала. «Турин – дурак!» – именно это «послание» было крупно и разборчиво выведено на объемной филейной части страдалицы. Турин хохотал вместе со всеми. Дальнейших подробностей я не знаю. Наверняка был скандал и выяснение отношений.