Проводив Болтуна, я поднял стаканы и оторвал от донышка одного из них прямоугольник. Камера зажужжала меняя наклон.

– Хочу все знать? – посмотрел я в центр объектива и перевернул бумажный прямоугольник рубашкой вверх.

– Я отвечаю за вашу безопасность, – невозмутимо ответила Алина.

– Прощай детка, —прошел я на кухню, достал из аптечки лейкопластырь, встал на стул и залепил объектив одной из камер.

– Ты нарушаешь правила, – заговорила колонка.

– Хочу немного конфиденциальности, – ответил я и направился в комнату.

– Не смей, – зашипела Алина.

– Окрой ставни, – упал я на диван. – Кто такие драконы?

– Мифические существа внешне похожие на…

– Нет, – услышал я скрип механизма и улыбнулся собственной победе. – О ком говорил Болтун? – поднял я со стола визитку и демонстративно приподнял ее поближе к камере.

– «Путь или братство дракона» – некоммерческая организация. Специализируется на оказании помощи людям в трудной жизненной ситуации, преимущественно мужчинам. Практикует собственное учение, основанное…

–– Проложи маршрут, сам посмотрю, и свет выключи, – приказал я. – Болтун стал другим.

– Людям свойственно меняться. Это укладывается в рамки саморазвития, – забубнила Алина.

– Людям свойственно меняться, а бездушным машинам нет, – перебил я Алину. – Передай матери, что я увольняюсь.

– Искусственный интеллект обучаем и способен к саморазвитию, как любое живое существо, – задрожал электронный голос.

– Живое, – повторил я, вслушиваясь в наступившую тишину.

– Вы не можете уволиться. Нарушения условий отдельного проживания способствуют вашему возвращению в НИИ.

– Заткнись, – приказал я и уставился в белый потолок. Как ни укрути, работа была моей жизнью. Немного муторная и не всегда приятная, она позволяла мне существовать отдельно, но сегодня…

Память вновь погрузила меня в пережитое: лёгкое прикосновение губ, нежные, скользящие по телу руки и небесного цвета глаза, прикрытые бронзой волнистых волос. Поддавшись её напору, я не заметил, как пластмассовые пики искусственной травы вонзились в обнажённую спину, оставив отпечаток её присутствия.

Она наслаждалась своей свободой, а я беспрекословно следовал за ней. «Ты чудо», – розовые губы прикоснулись к тряпичной маске, а острый коготок скользнул по животу. Всё это уже когда-то было, и я опять проиграл.

***

– Как всё прошло? – сгорала от любопытства Тамара Григорьевна.

– Великолепно, – томно дышала в трубку Нина. – Довольно милое создание. Я поиграла бы ещё, но цены.

– Так порадуй старушку, выйди на работу. Смотри, Нинель, другую найду.

–– Буду в девять.

– Не опаздывай, – бросила трубку работодательница и Нина вспомнила, как год назад рыдала над мятым клочком бумаги «Прости, я ухожу!». Слёзы медленно катились по её лицу, а ком невысказанного сбил дыхание.

Он ушёл без объяснений и криков. Растворился в потоке дня, разрезав жизнь на счастливое «до» и ужасное «после», оставив налёт на самолюбии и вырвав из подсознания надёжно спрятанные комплексы.

Три дня Нина плакала, кляла всё и вся, придумывала методы мести и возвращения, пила, курила, слушала музыку, обрывала телефон и снова рыдала. Затем встала с постели, собрала в охапку остатки его вещей и послала их в мусоропровод. Туда же полетели занавески и прочие уютные вещи.

Сжечь всё не представлялось возможным, отчего Нина впала в апатию и вновь уткнулась в наволочку, все еще хранившую запах его волос. Содрав ее с подушки, она остервенело рвала ткань на лоскуты, а затем смотрела как тлеют остатки счастья.

Сердечные ожоги проявились на кончиках пальцев, вздулись волдырями самолюбия и сменились розовой кожей новой жизни. Нина уволилась с работы и спустила в Турции бережно копимые деньги.