Гордость распирала Пельгаша. Его мед! Добытый по всем правилам, с благословения отца и духов. Запах дыма, терпкого меда, древесной смолы и влажной земли висел в холодном воздухе, как священный фимиам, напоминая о только что законченном ритуале у истока. Тяга к меду была сладкой, но тяга к соблюдению древнего равновесия – сильнее. Она была вкусом свободы, выкованной уважением.

Глава 4

Соседи и Соперники. Искра Тайры

…– А, перымский щенок! Думаешь, твой лучик стрелять умеет? – он презрительно ткнул пальцем в лук Пельгаша, вырезанный из можжевельника и тщательно отполированный отцом. Тетива была туго натянута – Йиркап следил за этим.

– Умею, – тихо, но твердо сказал Пельгаш, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Он сжал лук, ощущая знакомую шершавость дерева под пальцами. "Öдва лэдчы, Пельгаш… видз олан…" ("Не злись, Пельгаш… держи себя…") – пронеслось в голове отцовское наставление.

– Докажи! – Торум указал на мишень – толстый обрубок лиственницы шагах в двадцати, на котором уже торчало несколько стрел. – Видзö, кыдз перым пиян лэччö! ("Смотрите, как пермяцкий парень мажет!")

Пельгаш вложил свою стрелу с оперением из орлиных перьев, натянул тетиву. Сердце колотилось. Он вспомнил наставления отца: «Дыши ровно. Целься не глазом, а всем телом. Лук – твоя рука, стрела – твоя мысль. Пусти ее, как дыхание». Он выдохнул и разжал пальцы. Тетива звонко щелкнула. Стрела просвистела и воткнулась чуть левее центра мишени, рядом со стрелой Торума. Неплохо для его лука и дистанции.

Но Торум фыркнул.

– Видишь? – засмеялся он. – Мылам тэныд? Ме, манси пияно, овнам öддьöн бур лэччыны. Нам учиться у тебя? ("Видишь? Чего ты стоишь? Мы, мансийские парни, стреляем куда лучше. Нам учиться у тебя?"). Он вскинул свой мощный, окованный костью лук, явно отцовский. Его стрела, тяжелая, с широким наконечником, с глухим стуком вонзилась почти в самый центр обрубка, заставив древесину треснуть. – Та öддьöн бур лэччöм! ("Вот это попадание!")

В этот момент из-за спины Торума, от группы девушек, наблюдавших за состязанием, вышла та самая девушка. Лет пятнадцати, гибкая, как молодая ива. Ее темные волосы были заплетены в две тугие косы, перевитые шнурками с бусинами, лицо с высокими скулами и смелыми, чуть раскосыми глазами было серьезно. На ней была нарядная парка из оленьей шкуры, расшитая по подолу и вороту сложным геометрическим узором из бисера и цветных нитей – знаками воды и гор. Запах дыма, оленьего меха и легкого аромата сушеной полыни, которым, видимо, была пропитана ее одежда, донесся до Пельгаша.

– А тэ попробуй попасть в вот ту шишку на сосне, Торум, – ее голос был звонким и насмешливым, как стук льдинок. – Кытшöм тэнö хваленая меткость? Либо öти бур пень вылас лэччыны тэ велöдчи? ("А ты попробуй попасть в вот ту шишку на сосне, Торум. Где твоя хваленая меткость? Или только в большой пень стрелять научился?")

Торум покраснел, забормотал что-то невнятное про то, что шишка – не достойная мишень для охотника. Девушка покачала головой, ее косички колыхнулись. Она подошла к Пельгашу, протянула ему свою стрелу. Она была легче его, изящнее, с тонким наконечником и оперением из гусиных перьев.

– Попробуй моей, перым, – сказала она, и в уголках ее губ дрогнула улыбка, освещая все лицо. – Пон, мераöн некутшöм абу. Кыдз кокни, сэтшöм лэччö. ("Попробуй моей, пермяк. Может, дело не в луке, а в руке. Как рука, так и стреляет"). Ее пальцы на мгновение коснулись его руки, когда она вкладывала стрелу. Пальцы были холодными и сильными.

Пельгаш, ошеломленный, взял стрелу. Он вложил ее в лук, натянул тетиву. Чувствовал на себе ее пристальный взгляд. Шишка висела на сосне шагах в тридцати, мелкая, коричневая. "Целься всем телом… как дыхание…" Он выдохнул и отпустил тетиву. Стрела чисто сбила шишку с ветки, упавшую в снег с легким шорохом.