Марк его успокоил, мол, отделение новое и действительно нуждалось в рекламе, дело малоизвестное, людям надо объяснять, что, зачем и почем?

Ревность – неразумное дитя гордости, как сказал Бомарше устами Фигаро33. Следом за гинекологом к Марку пошли хирурги, урологи. А главный хирург центра Вениамин Эммануилович Луцкер, лично приглашенный когда-то Бланком, так же лично обратился к шефу с жалобой о беспределе Гарина. Мол, тот узурпировал права на рекламу и кроме своей этой как ее… транс… фу… никого рекламировать не собирается.

Бланк вызвал к себе Марка и Гарина и орал так, что слышали через три этажа работники кафе. Он приказал Гарину подготовить дела по рекламе к сдаче.

– Я найду, кем тебя заменить! – Тоже мне, развели тут протекцию… покрываете друг друга?! Я вам не дам центр под себя переделывать! Это моя клиника! И не вам решать, кого раскручивать, а кого нет!

Гарин стоял, наклонив голову, чтобы Бланк не видел его улыбки. Он рассчитывал именно на такую реакцию.

К этому моменту поток пациентов у него был такой, что ни закрыть, ни запретить лечебную работу без заметного ущерба для центра Бланк уже не мог. Бухгалтерия дала ему отчет, в котором доход «ОКТ» составлял ощутимый процент от общего месячного дохода.

На дворе начинался девяносто пятый год. В здании бывшего НИИ «Бог знает чего», оставалось все меньше свободных площадей. Появились и кардиологи. А сосудистая хирургия – получила выразительное название «Интервенциональная и сосудистая ангио-радиология».

Марк все-таки поставил ангиографическую установку и потребовал дать рекламу с привлечением кардиологических пациентов.

Бланк схватился за голову.

– У нас ведь нет морга! За три года самостоятельной работы умер только один пациент! А сейчас это может происходить каждый месяц. Это же убьет мой центр?!

На что Марк возразил:

– С моргом мы договоримся, Антон Семенович. Свой морг нам открывать не нужно. Это решаемая проблема. Рядом три клинических больницы с базами трех институтов, две кафедры патанатомии. Людям свойственно умирать. Иногда это происходит в больнице. Я понимаю, что вы в своей гастроэнтерологии и проктологии – констатировать не привыкли, а я – кардиолог из БИТа, я посмертные эпикризы каждый день писал. Это обычное дело. Неприятное – да, но не экстраординарное. Главное в нашей работе – правильно оформлять историю болезни и помнить, что пишется она не для патолога, а для прокурора.

Бланк, много лет совмещавший должность завотделения с должностью «черного эксперта» при ГУЗМе, очень боялся, что его центр начнут полоскать во всех госинстанциях. Каждую смерть станут разбирать под микроскопом, а он лично не вылезет из судов.

Все оказалось совсем не так страшно. Да, людям свойственно иногда умирать безвременно, но без лечения в ЭСХИЛЛе они бы умирали чаще. На сотни удачных операций могла случиться неприятность под названием «диссе́кция» или разрыв сосуда во время расширения его баллоном. Если это происходило в сердце – больной умирал от инфаркта прямо на столе. Но диссе́кции случались не чаще одного раза в год, то есть на тысячу операций – одна. И всякий раз проводился тщательный разбор хода операции и качество обследования до нее, просчет риска. Но полностью этот риск исключить невозможно, что подтверждали и статьи из зарубежных журналов. Осложнения вероятны и неизбежны у малого процента пациентов с тяжелой ишемической болезнью сердца.

На авансцену вышел юрист Гарин-старший, который положил перед Бланком и Бардиным – шаблоны «информированного согласия пациента» и договора на оказание медицинских услуг. Эти два документа надежно «прикрывали зад» хозяина ЭСХИЛЛа от жаждущих до него добраться неприятелей. А чем лучше дела шли у Бланка, тем больше этих недоброжелателей становилось в медицинском мире России.