Милана молчала, поглядывая то на Федора, то на Георгия. Ворчун подумал и ответил:

– Жора, ты частично сам ответил на первый вопрос. Да, мы будем заниматься лечебной работой. Потому что зарплаты, которую нам определил Марк, мне не хватит на семью, и наши потребности. Значит, нам нужна халтура и лучше, если она будет официальная.

– В каком смысле – халтура? – не понял Гарин.

Ворчун усмехнулся.

– Слово «халтура» имеет церковное происхождение, – объяснил он и заодно, откуда ему это известно, – моя бабка, мама моей мамы, после гибели отца стала сильно религиозной и последние годы работает экономом при храме недалеко от дома. Эконом, это типа бухгалтера. Так вот в церкви, как в общественной организации, есть два основных источника дохода: епархиальные – то есть, торговля утварью, производство икон, свечей, крестов и прочего, что проходит через кассу и может быть как-то просчитано и спланировано, и халтуриальные – которые священник и его причт32 получают налом в карман , а при этом и не учитываемые никем. Я, конечно, не предлагаю брать мимо кассы, но у нас получается, что должны быть тоже два источника зарплаты, один – фиксированная ставка за переливание крови, второй не предсказуемый от числа и видов различных больных и процедур, которые мы им будем делать. Согласен? Вот фиксированный доход – это для нас троих епархиальный, а то, что получим за лечение пациентов – как бы халтуриальный.

Милана негромко сказала:

– Я предлагаю это слово не применять, нас не поймут. Я так красиво, как вы, Федор Михайлович, объяснить не сумею, а слухи, что мы тут халтурим – пойдут. Не надо.

– Да, – согласился Гарин, – давайте поосторожнее со словами. Итак, мы разрабатываем лечебные программы, берем за основу уже отработанные другими специалистами методики, набираем свой лечебный опыт. Я поезжу в библиотеку, поищу там, что публиковалось ранее по лечению с помощью крови, кроме изестной аутогемотерапии. Мне тут, куратор набросал список разных авторов, так что копаться на годы хватит, заодно и в англоязычной литературе пороюсь. Осталось решить, как мы будем называться?

– Давайте, не мудря: «Отделение клинической трансфузиологии», – предложил Ворчун. – Вроде бы все ясно. И с кровью связь и с переливаниями и с очищением.

– А какая еще может быть? – не понял Гарин, – зачем это слово «клиническая»? Может быть просто тогда – отделение трансфузиологии?

– Еще бывает экспериментальная, но мы никакие эксперименты делать не можем, мы не институт и научную работу официально проводить не имеем права. Все экспериментальное касается лично нас, ибо это мы берёмся за пока незнакомое дело, но пациентам нашим об этом знать не обязательно. Методики утверждены минздравом и различными НИИ, кафедрами – так что наше дело, все исполнять точно и без импровизаций. Чтобы не возникало претензий. Ясно?

– Согласен.

Совещание закончилось без голосования.

Теперь Гарину предстояло, учитывая его вторую или первую должность маркетолога, используя свои возможности, начать рекламную компанию для созданного им отделения.

Он похвалил себя, что еще не подал заявление об отказе от этой должности. Он даже придумал, как использовать ее, чтобы Бланк сам решил отстранить Гарина от руководства рекламой.

Марк, по прежнему, подписывал счета, приносимые Гариным по принципу чет/нечет. Через два месяца с первой претензией примчался гинеколог Хегай:

– У меня пациенток кот наплакал, одни аборты… – а все газеты и журналы рекламируют только трансфу… тьфу, не выговоришь, этих – переливателей! Гарин, что – рамцы попутал? Про нас забыл? Или кроме этого отделения других в ЭСХИЛЛе нет?