Вопрос Павлику не понравился, и он уточнил:

— Смотря что придется делать. После того, как меня чуть не задрали гули, я слегка не в форме. Ну, то есть пробежать быстро или ловкость продемонстрировать не смогу. Насчет силы духа… Со мной столько случилось, что стрессом больше, стрессом меньше…

Индеец потряс головой – видимо, слова Павлика показались ему странными— и сказал:

— Тогда идем. Перекусишь, а я соберу совет. Нас, кураторов, было пятеро, осталось четверо. Сложно будет, если голоса разделятся.

Он переступил порог, и Павлик вслед за ним шагнул в сумеречный коридор, где пахло мясом и чем-то цитрусовым.

— А если проголосуют не в мою пользу? – осторожно уточнил Павлик. – Мне просто будет отказано в обучении, или меня… Спишут.

— Что? — Не понял собеседник.

— Пустят в расход. Убьют…

Индеец упер руки в боки и ответил честно:

— Если анализ покажет, что ты опасен, тогда извини. Вернуть в твой мир тебя некому, потому что наш специалист погиб, а рисковать всеми… — Он взял паузу, глядя так, словно ожидал одобрения и понимания.

Прокралась мысль, если признаться, что он и есть такой специалист, его оторвут с руками и ногами, и на Наиру согласятся, но Павлик себя остановил. Сперва нужно разобраться, что здесь происходит и не придется ли драпать от этих людей. Да и не поверят они, продемонстрировать-то талант он не сможет.

Он решил, что откроет козыри через месяц, когда способность откатится и только если его жизни будет угрожать опасность. Либо же – когда убедится, что этим людям можно доверять. Интуиция и знания Павла просили не торопиться, притвориться олухом. Если все сложится хорошо, он получит именно то, к чему стремился – узнает, кто ему угрожает, как этому противостоять и как вернуть свою жизнь.

— Я все понял, — сказал Павлик.

Индеец шагнул в темный коридор, где было всего три двери, толкнул ту, что прямо, и Павлик вслед за ним вошел в просторную столовую с четырьмя дубовыми столами, вспомнил, что квадр пять. Где же столовается пятая?

Аддо принес из кухни лепешку с сыром, стакан молока и нечто, похожее на пастилу, поставил на стол. Голова закружилась сильнее, язык стал, как наждачка, и Павлик только сейчас понял, как же он вымотался и хочет пить.

— Можно еще воды, — прохрипел он, усаживаясь и подавляя желание наброситься на еду, давиться, рвать ее зубами.

Индеец выполнил его просьбу и проговорил:

— У тебя есть час. Никуда не уходи и не глупи. Я соберу кураторов на совет, где решится твоя судьба.

Павлик сперва припал к кувшину с водой и лишь потом кивнул. Проводил взглядом Аддо и прислушался к себе. На кону его судьба. Что он чувствует? Да ничего. С любовником матери разговаривать было страшнее.

Когда часто прощаешься с жизнью, перестаешь замечать, что она у тебя есть – эта фраза нравилась Павлу. Павлик же вот прямо сейчас понял, что все не так. Жизнь в промежутках между прощаниями с ней становится ярче, пронзительнее, как последний день тепла.

Как только Аддо-индеец ушел, Павлик набросился на еду и проглотил все за две минуты. Отругал себя за жадность. Выдохнул с облегчением, и тут его накрыло. Все это время он был под адреналином, но стоило расслабиться, и его начало колотить так, что зубы не просто стучали – лязгали, а пальцы словно играли на клавишах невидимого пианино.

Поочередно захлестывали радость и отчаянье: он в безопасности – но его могут слить свои, он убежал от контролеров – но потерял Наиру и свой мир.

В таком состоянии его застал вернувшийся Аддо, посмотрел пристально. Павлик сцепил пальцы в замок, стиснул зубы и процедил:

— Дайте еще немн… немного… вре…