Читатель: Допустим, но что совершил ты? Разбил голову на уроке литературы от гомерического смеха? Станцевал обнажённо древний танец любви на глазах прокурора и его гостей? Где твои подвиги и великие свершения?

Я попадал в разные непростые переделки, меня расстреливали и взрывали. Было трудно и опасно, но весело. Но мне и в голову не приходило убивать людей ради денег. Да, понимаю, что для тебя слабак и не предмет твоего поклонения. Но кто твои кумиры: Аль Капоне, Быков из Красноярска и Ходорковский?! Так мы и до Гитлера дойдем! Я вымышленный персонаж, я герой своего романа и занимался бизнесом в девяностые. Так что я – «герой 90-х» по определению:

Герой (от древнегреческого црсод – доблестный мужчина, предводитель, героиня в женской форме) – человек исключительной смелости и доблести, либо одно из главных действующих лиц литературного или иного произведения культуры.

Читатель: Убедил, снимаю вопрос с повестки. Я даже занервничал. Сейчас бы вискарика два раза по пятьдесят, лимончика и шоколадных трюфелей или свежего «Наполеона».

Подъезжай на «Веранду у дачи», я как раз там. Обеспечу ништяками по твоему списку, но не более. Всё же ты дорогой для меня человек.

Бетельгейзе

Я не хотел быть, как все нормальные советские дети космонавтом, даже несмотря на то, что мой дедушка граф носил гордую межгалактическую фамилию – Гагарин! Уже тогда перспектива висеть вместе с другими неприколоченными предметами в жестяной закупоренной конуре, хаотически плавая как, скажем, пористый шоколад в проруби, мне не слишком улыбалась! Я содрогался мысленно, представляя вакуумную темень и леденящий межзвездный холод вокруг корабля. И среди сплошных приборов, кнопок и мигающих светодиодов я с неизбывной тоскою зека наблюдал бы в малюсенький круглый иллюминатор, как прекрасна наша, к сожалению, всё более и более голубая планета… Так вот, вся эта героическая космическая перспектива – казалась мне тогда, да и сейчас тоже, весьма сомнительным предприятием. Томиться в полном одиночестве вместе с сокамерниками, гордо именуемыми командир корабля и бортинженер, наматывать бесконечно до головокружения витки по орбите абсолютно без баб и с неоднозначной перспективой возврата домой даже за приличную зарплату – нет уж, увольте! Хотя Юрий Алексеевич, конечно, молодец. Особенно его знаменитая улыбка в тридцать два зуба. «Я земля, я своих провожаю питомцев, сыновей, дочерей…», – выводил я в туалете детским тоненьким дискантом, а первый космонавт и мой однофамилец Гагарин журнальным разворотом «Огонька» на стене, как Чеширский кот, со своим ослепительным во весь рот позитивом кружился по эллиптической траектории моих по-детски неокрепших мыслей, работая, по-видимому, моим искусственным спутником. А я, гордо восседая в туалете, как император на троне, был, вероятно, Землей, и это меня вполне устраивало!

Кроме как в туалете, я пел ещё солистом в хоре мальчиков. «Не прошла зима, снег еще лежит…», – повторяли вслед за мной мои кореша-одноклассники, – одношкольники и – однорайонники, а я самозабвенно заливался серебряным ручейком, и на глаза выступала слеза сочувствия нелегкой судьбе бедной, но мужественной ласточки. Петь в составе хора я не любил, но приходилось, ведь у других песен были другие солисты. И уже тогда я начал задумываться о бренности бытия, и во мне впервые пеплом Клааса начала биться мысль о написании собственного репертуара, который бы я никому не позволил распевать соло.

Читать я научился очень рано, в четыре года, и, как-то изучив объявления о приеме на работу водителей автобусов, прямо спросил родителей, сколько получают папа и мама. Услышав ответ, я решил, что надо срочно вытаскивать семью из финансовой ямы и попросил меня отвести в автобусный парк для трудоустройства. Когда же мои драгоценные предки мне возразили, что нужно подождать еще годков эдак шестнадцать и пройти армию, я, как и сто лет до меня дедушка Ленин (чур, меня, чур!), решил пойти другим путем!