Пуришкевич нередко привлекался к суду за оскорбления, вызывался на дуэли, от которых уклонялся, отвечая на вызовы к барьеру «порцией отменной брани». Многие современники прямо говорили о «психической патологии» Пуришкевича. Однако, как и для Жириновского, такая манера поведения была для него лишь средством ведения политической борьбы. Когда было необходимо, он мог сдержать себя, а порой вел себя совершенно иначе.

С целью эпатажа брил наголо голову и отращивал широкую бороду. В своих воспоминаниях начальник одной из канцелярий Государственной Думы Я.В.Глинка так охарактеризовал Пуришкевича: «Он не задумается с кафедры бросить стакан с водой в голову Милюкова. Необузданный в словах, за что нередко был исключаем из заседаний, он не подчинялся председателю и требовал вывода себя силой. Когда охрана Таврического дворца являлась, он садился на плечи охранников, скрестивши руки, и в этом кортеже выезжал из зала заседаний».

При этом большинство современников считало Пуришкевича блестящим оратором. Ему всегда удавалось завладеть вниманием аудитории, причем вовсе не только благодаря эксцентричным выходкам. «Он никогда не терялся, всегда неуклонно вел свою линию, говорил именно то, что хотел, и добивался того впечатления, какого желал», – писал о Пуришкевиче С.Б. Любош. Выступая, он был находчив, остроумен, любил щегольнуть цитатой.

Во время Первой мировой войны Пуришкевич организовал санитарный поезд и был его начальником. И расхожее мнение о нем вдруг изменилось. «Война обнаружила его основную черту; ею была не ненависть к конституции или Думе, а пламенный патриотизм», – признавался впоследствии Маклаков. Его санитарные поезда заслуженно получили славу лучших. Пуришкевич заслужил искреннюю любовь и уважение среди солдат и офицеров, столкнувшихся с ним на фронте, не говоря уже о персонале своего санитарного отряда. «Удивительная энергия и замечательный организатор!», – такой отзыв оставил в своем письме Государыне Император Николай II, посетивший поезд Пуришкевича.

Другим актом патриотизма, как он сам полагал, стало участие Пуришкевича в убийстве Григория Распутина, которого монархисты считали опасной угрозой для России. В ночь на 17 декабря 1916 года Пуришкевич вместе с остальными заговорщиками – великим князем Дмитрием Павловичем и князем Феликсом Юсуповым устроили в Юсуповском дворце расправу над Распутиным. Судя по последующим рассказам участников убийства, именно Пуришкевич застрелил раненого «святого старца», когда тот попытался убежать. В результате он ненадолго стал в российском обществе чуть ли не героем.

Вот как сам Пуришкевич много позже описал в своем дневнике свой диалог с городовым, прибежавшим на выстрелы, когда убивали Распутина:

…«Служивый! – обратился я к нему. – Это ты заходил несколько времени тому назад, справиться о том, что случилось и почему стреляют?» «Так точно, ваше превосходительство!» – ответил он мне. «Ты меня знаешь?» «Так точно, – ответил он вновь, – знаю». «Кто же я такой?» «Член Государственной думы Владимир Митрофанович Пуришкевич!» «Верно! – заметил я. – А этот барин тебе знаком?» – указал я на сидевшего в том же состоянии князя Юсупова. «И их знаю», – ответил мне городовой. «Кто это?» «Его сиятельство князь Юсупов!» «Верно! Послушай, братец, – продолжал я, положив руку ему на плечо. – Ответь мне по совести: ты любишь батюшку Царя и мать Россию; ты хочешь победы русскому оружию над немцем?» «Так точно, ваше превосходительство, – ответил он. – Люблю Царя и Отечество и хочу победы русскому оружию». «А знаешь ли ты, – продолжал я, – кто злейший враг Царя и России, кто мешает нам воевать, кто нам сажает Штюрмеров и всяких немцев в правители, кто Царицу в руки забрал и через нее расправляется с Россией?» Лицо городового сразу оживилось. «Так точно, – говорит, – знаю, Гришка Распутин!» «Ну, братец, его уже нет: мы его убили и стреляли сейчас по нем. Ты слышал; но можешь сказать, если тебя спросят – знать не знаю и ведать не ведаю! Сумеешь ли ты нас не выдать и молчать?»…