Миша заозирался с безумным видом.

– Мне бы своих найти! – закричал он. – К своим бы присоединиться! Но я своих не вижу! Кстати, кто я? – давай у всех спрашивать Миша: он пока спал – забыл. – КТО Я? – он кричал. – Я всю жизнь думаю над этим вопросом!..

– Ты английский аристократ, последовавший в Палестину за своим королем! – ответил ему эрл Солсбери.

Казалось, он один не потерял присутствия духа среди этого грозного беспорядка.

– Английская армия, – повелительным тоном говорил он, – должна выстроиться в полном вооружении и действовать по команде, без шума и ненужной суеты, которую могли бы породить тревога воинов и их забота о безопасности короля.

– А что, король в опасности? – спросил Миша.

– У него сейчас тяжелейший приступ лихорадки, – мрачно ответил Солсбери. – А тут еще эти сарацины!

– Так что же мы медлим?! – воскликнул Миша.

Он подбежал к нам с Васей, обнял нас и поцеловал, и такая в его глазах была грусть расставания, я помню, что у меня сжалось сердце.

Вася приняла свои меры предосторожности.

– Миша, – строго сказала она, – ты давай не очень-то. Не забывай, что у тебя жена и ребенок.

Мы рассмеялись, но не дали бы руку на отсечение, что ее опасения напрасны. Когда речь шла о нашем папе, ничего нельзя было знать заранее.

Миша молча глядел на нее, глядел, глядел, как будто не мог наглядеться, помедлил еще немного и бросился в самую гущу заварухи. Не обращая внимания на крики и суматоху, он стремительно пролагал себе путь сквозь эту безумную толпу, словно могучий корабль, который, распустив паруса, режет бурные волны, не замечая, что они смыкаются позади него и с бешеным ревом бросаются на корму.

Мы с Васей видели, как он, обнажив картонный меч, замахал им перед носами у сарацин, выкрикивая оскорбления и предпринимая хулиганские выходки в адрес мусульманского пророка.

– Вот он, передовой борец христианства! – воскликнул эрл Солсбери. – Не то, что вы, – окинул он мрачным взором нестройные отряды массовки, – вас только и манят герцогские короны и королевские диадемы. Смотрите! – И он указал на Мишу, который бузил в стане сарацин. – Как это пламенное лезвие сверкает в битве, словно меч Азраила!

Наконец, Мишин наскок явно осточертел сарацинам, Мишу кто-то пнул, он упал и пропал из виду.

– Миша! – крикнула Вася и бросилась к месту происшествия.

– Снято! – сказал режиссер Женя, довольный, потирая ладони. – Где он, этот худой, черный, с длинными волосами, с крестом на груди? Найти его, привести!..

Все стали расходиться, и только Миша лежал неподвижно, упав лицом в траву. Мы стали с Васей звать его, трясти, пока он не очнулся. Ему принесли стакан боржоми. Он поднял его и произнес:

– Пью за бессмертную славу первого крестоносца, который вонзит копье или меч в ворота Иерусалима.

Он осушил стакан до дна, отдал его Васе, огляделся и спросил:

– А что, собственно, происходит?

– Съемочный день окончен, – ответила Вася. – Иди, сдавай реквизит.

– Не понял. – Миша встал, дико озираясь.

Главное, артисты переодеваются, смеются, болтают о разных пустяках, они садятся в машины, автобусы и уезжают, спокойно покидая осажденный лагерь крестоносцев.

Тут Миша как закричит:

– Измена!!! А ну по местам! Предатели! Не то я раскрою вам головы своим боевым топором.

Все, конечно, подумали, что Миша шутит. К нему даже подошел гример и в таком же приподнятом стиле сказал:

– Сэр! Если это не нанесет ущерба вашей отваге и святости, верните нам, пожалуйста, парик и усы…

А Миша:

– Клянусь душой короля Генри и всеми прочими святыми, обитающими в хрустальных небесных чертогах, это уж слишком!

Он повернулся и быстро зашагал в сторону гор.