– Не надо, пап! – я просила. – В массовке лучше выглядеть нечесаным и небритым – страшнее будет!

Но он к тому же еще чрезмерно спрыснулся одеколоном «Шипр».

Как только рассвет позолотил холмы, Вася, Миша и я пешком отправились в Тихую Бухту, снабженные талонами на обед и жетоном на обмундирование саксонского воина двенадцатого века.

Мы шли гуськом по каменистой тропе, и нам среди камней встречались иногда редкие фиолетовые цикламены. Воздух медовый, яблочный, травяной. Море то появлялось из-за гор, то исчезало. В ту ночь было полнолуние, и море выглядело приподнятым, а небо низкое, серое с солнечными полыньями. Оно почти сливалось с морем от горизонта до самого побережья.

Миша вел себя неспокойно, вообще он с ума сходил от волнения, все время норовил повернуть назад и лечь обратно в кровать. Был бы у него один только жетон на обмундирование, он давно бы сбежал, лишь талоны на обед влекли его в лагерь крестоносцев.

Вскоре на холме показались реющие знамена: английское – в самом центре на возвышении, пониже флаги французов и австрийцев. А у подножия холма раскинулись парусиновые шатры крестоносцев.

Первое, что мы увидели, когда входили в лагерь, – два мусорных ящика, наполненных человеческими черепами. Зрелище этих баков заставило Мишу затрепетать от изумления и страха.

– Чьи это кости?! – в ужасе вскричал Миша. – Не артистов ли массовых сцен???

В одном шатре Мише выдали шерстяное платье, штаны и ботинки.

– Это рукава или чулки? – интересовался Миша.

– Это гетры, – отвечал ему знаменитый артист Болтнев, который с особой тщательностью расчесывал щеткой свой парик. Он играл роль главнокомандующего эрла Солсбери. – Женя, что сегодня будет? – вальяжно спрашивал он у режиссера.

– Ты стоишь на холме вместе с королем английским – и первыми появляются французы, присягая вашему знамени.

– Это значит, – говорит Болтнев, – целый день стоять за спиной у Ричарда?

– Можешь выйти вперед, – отвечает ему режиссер, – тебе все можно.

– Ребята, из массовки! Кто готов, пройдите на грим! Молодой человек! – позвали Мишу. – Вот ваши парик и усы.

Миша сначала никак не хотел надевать парик.

– Я им брезгую, – говорил Миша. – У меня к парику такое отношение, как к скальпу!

Мы сидели с Васей на плахе, ноги свесили, глядим – наш Миша выходит из шатра во всем саксонском, волосы развеваются, юбка полощется на ветру, сбоку меч…

– У вас, это самое, – кричат Мише, – ножны перепутаны! Меч серебряный, а ножны золотые!..

– Надо было бумажник взять с собой, – говорит Миша, – а то украдут.

– А так потерял бы, размахивая мечом, – сказала Вася.

Я попросила:

– Дай мне меч, я буду твой оруженосец. – Взяла и пошла гулять по холму.

А Миша:

– Не уходи далеко с мечом!..

Стал в себе не уверен без меча. Хотя у него еще было копье с мягким резиновым наконечником и деревянный щит.

– Дай оружие! – не унимался Миша. – А то сейчас крикнут, и я побегу!..

Но Мишу долго еще никто не звал, закапал дождь, он лег в дровянике, меч положил на грудь, Люба приехала с обедом, а Миша спит мертвецким сном.

– Вот жизнь солдатская, – бормотал Миша, – ждешь-ждешь, томишься, маешься, потом выходишь в бой, и тебе быстро режут голову, или стрелой тебя пронзают насквозь, или копьем. Такова жизнь английского солдата.

В конце концов до наших ушей донеслись крики «Аллах акбар!» и «Аллах керим!», гудение и грохот, который производили трубы, рожки и барабаны. А среди шлемов крестоносцев возникли белые тюрбаны и длинные пики неверных. В общем, все говорило о том, что в лагерь ворвались сарацины.

Артисты массовки похватали оружие, начали строиться в отряды. Всюду царила сумятица, никто ничего не понимал.