– «Протекторий! Твои дни сочтены! Война началась, присоединяйтесь к сопротивлению, пока не поздно», – запинаясь, прочел он Лике написанное на бумажке.

– К сопротивлению? – переспросила девушка, разглядывая крупные буквы «ОО», нарисованные на обороте.

– А ну дай сюда! – грубо потребовал полицейский. Лика повиновалась, и листовка тут же была отправлена в измельчитель.

Здание вокзала оцепили, как при карантине, и затеяли уборку на два часа. Когда Лика и Джесси вновь смогли выйти на платформу, от листовок не осталось и следа. Кто смог организовать этот акт неповиновения? Кому пришло в голову напичкать поезд бумагой, да еще и со столь откровенным призывом к восстанию? У Айзека и его команды явно были дела поважнее.

Все эти вопросы застыли на губах у супругов, покидающих Джамото-Ган. Через несколько часов им предстояло вернуться в подземку и снова стать теми, кем они были на самом деле: преступниками, объявленными в глобальный розыск, Ойтушем и Сати Эвери.

Вход в заброшенную станцию метро «Суонен» в южном Саото-Гане был затоплен. Не целиком, но по колено – точно. Взглянув в последний раз на уходящее солнце, Ойтуш и Сати перевесили рюкзаки с вещами повыше и направились внутрь. Вода в разлившемся из-за дождей озере была прохладной, но не холодной. В ней плавали осенние листья и сломанные ветки деревьев. Сати выловила один листочек, самый красивый, и решила оставить себе на память. Кто знает, когда снова удастся выйти на поверхность?

Они почти не разговаривали: после случившегося на вокзале нервозность все еще не покидала их. И потом, как говорил Айзек, пока ты наверху, ты в опасности. До последней минуты.

Им предстоял долгий спуск по обломкам эскалатора. Сюда лучи солнца пробивались уже с трудом, и через пару метров Ойтушу пришлось включить фонарик. В нос ударил затхлый запах метро с примесью гари – такой знакомый и даже родной, вызывающий странное ощущение спокойствия. Да, в трубе опасностей было не счесть, но все же зверя опаснее, чем протекторий, Сати и Ойтуш пока еще не встретили.

– Кто идет? – дозорные были начеку, и это радовало.

– Скаллагрин, – отозвался Ойтуш.

– Знать таких не знаю.

– Джесси и Лика Скаллагрин, – повторил Ойтуш.

– Первый раз о таких слышу, – бросил дозорный.

Ойтуш нахмурился. Их должны были пропустить, ведь он предупредил Айзека, что вернется раньше намеченного срока.

– Мы офицеры личного состава Айзека, возвращаемся из Джамото-Гана. – Ойтуш старался не светить в лицо охраннику. – Наши настоящие имена Ойтуш и Сати Эвери…

Последняя фраза была ошибкой. Ойтуш невольно поднял руки вверх, почувствовав, как в его левую лопатку крайне неприятно уперся ствол винтовки. Он покосился на Сати: она тоже была на мушке. Что за чертовщина происходит?

– Ойтуш Эвери мертв, – произнес охранник. – Застрелен Айзеком за измену.

«Отлично, просто отлично!» – Ойтуш почувствовал, как уровень стресса в его организме медленно, но верно достигает своего предела.

– Послушайте, – начал он, не опуская рук. – Свяжитесь с Айзеком, он подтвердит мои слова.

– У нас приказ главнокомандующего: все лица, вызывающие подозрение, подлежат немедленному расстрелу, – отчеканил солдат, тот самый, которому Ойтуш так старался не светить в лицо. – Открыть огонь по моей команде! Один…

– Повторяю еще раз: я Ойтуш Эвери, офицер личного состава Айзека…

– Два…

– Вы совершаете большую ошибку. – Все попытки Ойтуша оправдаться были жалкими. Он был бессилен что-либо доказать. Пот струился по его ненастоящему лицу, заливая глаза. Сердце неистово колотилось, а дуло упиралось в спину, словно намереваясь проколоть ее насквозь.