У многих Вторых, в том числе и у работников морга, можно было заметить этот взгляд: отрешенный, пустой; в нем никогда не пылал огонь. У тех, кто всю жизнь имеет дело с рутиной – а среди Второго класса таких большинство, – глаза перестают сиять даже в какие-нибудь приятные моменты, которые у всех хоть изредка, но бывают. Почти как накачанная снотворным сиделка, ты медленно плывешь в тихих застойных водах своих мыслей. Каким бы ярким ты ни был в детстве, рутина и однообразие со временем сделают свое дело.

Но что касалось Ойтуша, то он знал: пока в его жизни есть Сати, огонь в его глазах погасить будет очень трудно.

Взяв поднос с едой, он расположился рядом с коллегами. В отделе Ойтуш был куда моложе всех остальных: его ровесников в Метрополе чаще использовали для тяжелого физического труда. Ойтуш старался не думать о том, что в морге он останется до конца жизни – ему не дадут поменять работу, хотя и будут кормить сказками про «светлое будущее».

На обед сегодня были недоваренные макароны с липкими кусочками соевого мяса и холодная протеиновая баланда. Никто не заботился о том, чтобы еда была вкусной, – лишь бы была сытной, чтобы работники не падали в голодные обмороки. Глядя, как Эдмундс и Риши с аппетитом уплетают дармовые харчи, Ойтуш с неохотой ковырялся в своей тарелке. Последние полгода он лишь для вида ходил на обед.

Однажды он совершенно случайно наткнулся на запасной выход, лишенный камер наблюдения. С тех пор каждый рабочий день, ровно в полдень, Сати приходила повидаться с ним. Минут на десять, не больше, но это драгоценное время было для них настоящим сокровищем. А еще Сати приносила ему обед из школы: свежие овощи, мясо, зелень. Нужно ли говорить, что разница между школьным меню и тем, что полагалось работникам морга, была колоссальной?

Закончив ковырять остывшие макароны, Ойтуш ленивым шагом вышел из столовой, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Миновав несколько коридоров и лестничных пролетов, он очутился в подсобке под лестницей. Сырость и полумрак, царившие в этой кладовке, странным образом успокаивали, давали ощущение надежности и безопасности.

Ждать пришлось недолго. Тихонько скрипнула дверь черного хода, и маленькая фигурка в надвинутом на лицо черном капюшоне осторожно проникла в здание морга.

– Кхе-кхе, – еле слышно подал голос Ойтуш. Если бы протекторий узнал, что Сати ходит сюда, и тем более носит ему еду, Ойтуша неминуемо ждала бы смерть. Вот почему с мерами предосторожности им было сложно перестараться.

– Привет, – шепотом произнесла девушка, легонько ступая в темноту подсобки.

Не говоря ни слова, Ойтуш взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал куда-то в область носа.

– Опоздание на две минуты, мисс Лаллеман, – шутливым тоном произнес он и постучал по циферблату своих рабочих часов. – Лишаю вас десерта.

Сквозь полумрак Ойтуш видел, как она скорчила уморительную гримасу, оценив насмешку над строгим школьным режимом.

– Смотри, что я принесла тебе, – торопливо сказала она и, поставив рюкзак на пол, принялась вынимать контейнеры с котлетами и салатом, а Ойтуш не мог оторвать глаз от ее миниатюрных и таких проворных пальцев.

Сати никогда не рассказывала о своих родителях. Она ничего не помнила о них, точно так же, как Ойтуш не помнил своих маму и папу. Это было не таким уж редким явлением в Метрополе. Вероятнее всего, Сати родилась в семье одаренных, а ее генетический код был изменен еще до рождения. Иногда на улицах города можно было встретить людей с шестью пальцами, разноцветными глазами или причудливыми родимыми пятнами – все это были результаты каких-то экспериментов. В сравнении с такими мутантами у Сати была обычная внешность, если не считать фиолетового цвета волос.