Ни Луи, ни я ничего ей не ответили, потому что Луи не знал, что сказать, когда дело касалось не его персоны, а я не мог ничем ее успокоить. Ее предположение казалось мне слишком правдоподобным.

Когда родной город Лэйлы показал свой скупой свет внизу холма, она попросила остановить машину. Я съехал на обочину и сказал Луи, что мы не поедем дальше. Он поплёлся прочь недовольный, потому что не получил отклика на себя. Есть люди, которые скорее предпочтут быть сожранными волками, чем встретиться с равнодушием к своей персоне.

Луи:

«Не вижу ничего сложного в вежливости. С другой стороны, ее присутствие – вопрос, видимо, врожденного характера. Либо люди чувствуют ситуацию в согласии с вежливостью, либо нет. Невозможно обучить человека вежливости. Невозможно создать пособие или методичку, в которых будут указаны все возможные варианты бытовых событий. А если бы это было возможно, то на заучивание материала ушли бы бесконечные часы. Удивительно и то, что ни ему, ни ей не пришло в голову подумать обо мне. Вы ведь уже согласились подвезти меня. Невербальный договор заключен. Выполните свой долг до конца! А иначе лучше и не начинайте вовсе».

Дождь не переставал. Он был мелок и сыпуч, почти незаметен, и оттого раздражал. Сквозь мокрую рябящую дымку скудная городская иллюминация совсем теряла определённость. Город-искусство. Город-призрак. Город-хер-знает-что-ещё. Суббота подходила к концу. У меня остался один выходной день. Я стоял в двух сотнях километров от своей квартиры, своей кухни, своей кровати, своего балкона, своего покоя, и ждал.

– Нам надо пойти туда? – Спросила Лэйла, – знаешь про Зов пустоты? Когда смотришь в пропасть, и она затягивает.

– Знаю, – сказал я, – это граница бытия и невозможность сделать очень простое действие – шаг.

Лэйла Баньяра:

«Меня не пугало то, что он интересовался Зовом пустоты и знал о нем. Наоборот, этим он звал меня так же, как звала пустота».

Ветер ещё не резал, но уже касался влажными лезвиями наших кож. Как будто примерял, куда лучше обрушить удар остриём, когда накопит достаточно сил. Когда торнадо приблизится. Лэйла посмотрела на город. Она хотела что-то спросить у него. Точнее, получить ответ, не задавая вопрос. Мы все хотим этого. Из-за темных спин домов вышел трамвай – без освещения в салоне и кабине, с выключенными фарами. Проходя стыки контактной сети, он просыпал искры, которые вспышечно вынимали из темноты контуры его мокрого металлического тела. Большой вьючный механический зверь, послушно обходящий доверенный ему отрезок бесконечных дорог.

– Мама не выдержала последних родов, – сказала Лэйла, – ей надоело. Она хотела сына.

– Поехали. Почтим ее память. Я вытащу тебя, если дело запахнет керосином.

– Нет. Лучше пойдём.

– Я не могу оставить машину здесь.

– Тогда езжай. Я пойду пешком. А там найдём для него парковку.

– Для него?

– Он не похож на девочку.

Лэйла шла по обочине. Я ехал рядом с ней – со скоростью ее шага. Мы спустились с холма и пересекли осыпающуюся бетонную стену, расписанную бранью. В черте города Лэйла села в мою машину и сказала: «Зайдём куда-нибудь, мне надо высушить голову». Капли вырастали и плыли по чёрным волнам. Я остановился около кафе «Красный слон». Мы вошли внутрь, в угрюмую тишину, в низкий бурый полумрак, в великолепный запах простых блюд. Лэйла оставила меня одного среди чужих людей, среди чужих стен, среди чужих обычаев, и ушла в уборную в поисках воздушной сушилки. Подошёл официант и спросил, голодны ли мы. Я кивнул. Он плавно, как дым, указал мне стол, положил на него открытое меню и маленький диодный фонарь. «Пожалуйста, когда определитесь с выбором, верните фонарь вместе с меню. В ином случае его стоимость будет включена в счёт». Официант говорил почти шёпотом. Даже голос ведущего новостей из телевизора в другом конце заведения звучал громче. «Ураган «Каруна» приближается к северной гряде Стоун-Шолдер. Министерство Стихийных Бедствий настоятельно рекомендует жителям города Маунт-Гейт переместиться в туннель «Голден Баррел». Как вовремя мы приехали. Бармен выключил звук на телевизоре и крикнул: «Нас вскормила беда!».