– Отец, заклинаю тебя, только не он… – содрогаясь от рыданий, Дина закрыла лицо руками.

Абдул вышел из себя:

– Ты еще будешь спорить со мной, дерзкая, неблагодарная дочь! Как только Аслан заплатит выкуп, сыграем свадьбу. Надо будет – на веревке тебя притащу! Все, разговор окончен!

Дина до вечера ходила как в воду опущенная – такого удара судьбы она не ожидала.

Поздно ночью Аслан в сопровождении нескольких приятелей, торопясь собрать деньги для калыма, направился к обширным пастбищам, где летом под усиленной охраной паслись стада станичных казаков. Привычные ко всему кони, прядая чуткими ушами, бесшумно несли тайными тропами всадников, за плечами которых мерно покачивались зачехленные ружья.

– Зачем тебе эта вдова, Аслан? Кругом столько красивых девушек, а ты все подле вдовушек крутишься, – смеялся кругленький, добродушный Мата, подскакивая в седле, как бурдюк с водой, – ты же лев, а лев разве возьмет овцу после волка?

– Где ему со львами тягаться! – усмехнулся долговязый Харун, недавно изгнанный из медресе за непослушание, что, однако, не мешало ему относиться к остальным с ленивой снисходительностью.

Раздался приглушенный смех.

– Зато ты, недозрелый мулла, смело у крестьян кукурузу воровал, – огрызнулся Аслан, – а потом улепетывал от них, как заяц от орла, когда они хотели тебе тощие ребра пересчитать, забыл?

Быстро смекнув, что дело принимает нежелательный для него оборот, хитроумный Харун ловко перевел разговор в другое русло:

– Эх, а я забыть не могу вторую дочку Абдула! Ее Бэла зовут, до чего же хороша, хоть весь свет обойди с ситом – лучше не найдешь. А кожа такая белая, тонкая, наверное, когда она пьет, видно, как вода переливается в горле…

– Посмотрите-ка на него! Так она тебя и дожидается! Я слышал, что к ней наш князь Катышек подкатывается, так что подбери губы! – с коротким смешком Мата охладил пыл Харуна.

Когда вдалеке показались мерцающие огоньки сторожевых костров, они спешились, привязали коней и, хоронясь за редкими кустами, неслышными шагами подкрались ближе. Казаки спали, подложив под головы шинели, не выпуская из рук длинные ружья с примкнутыми штыками. Дозорные вяло переговаривались, до горцев доносились обрывки фраз.

Аслан понизил голос:

– Нападаем неожиданно, не как в прошлый раз, только не хватало ради прекрасных глаз моей вдовушки червей кормить!

Ни звуком не обнаруживая себя, они привычно распределили роли: двое с ружьями должны быть наготове, третий будет поочередно заряжать оружие для них, доставая пули из промасленных тряпок. Остальные ползком приблизились к лагерю и, стремительно поднявшись во весь рост, начали остервенело рубить шашками налево и направо. Вскакивавших станичников, отчетливо видневшихся в отблесках многочисленных костров, отстреливали сидевшие в засаде горцы. Аслан успел опередить торопливо вскинувшего ружье пожилого казака с вислыми усами и, коротко размахнувшись, полоснул его по животу шашкой. Сизые внутренности, дымясь, вывалились наружу, казак выпучил глаза, судорожно хватая руками воздух, и как-то боком осел на землю. Харун погнался за убегавшим молоденьким пареньком и, схватив за плечо, ударил его в спину с такой силой, что кинжал, с хрустом пробив кости, вышел наружу через грудь. Сраженный наповал, казак рухнул ничком на землю, и горец, наступив на неподвижное тело сапогом, выдернул застрявший нож, возбужденно озираясь в поисках следующей жертвы. Сорвав с плеча ружье, Мата на бегу выстрелил прямо в лицо раненому, который тщетно пытался достать саблю из запутавшихся ножен, и, вытерев рукавом пылающее от азарта лицо, забрызганное кровью и мозгом убитого казака, остановился.