– Я здесь не была никогда, – с удивлением оглядываясь по сторонам, заметила Кира. Она пристально всматривалась в акварельное безумие на стене, изображающее губы на треножнике и навевающее ей ассоциации с улыбкой Чеширского кота, оседлавшей звездолет.

– Что там? – спросил Федор и, жуя, обернулся по направлению ее взгляда. – Напоминает лыбу кэрролловского кота.

– Да, – кивнула она, – тоже об этом сейчас подумала.

– А еще Шклярского.

– Пикник? – на всякий случай уточнила она.

– Да, он же рисует всякие богомерзкие сюжеты. Вроде, похоже чем-то.

Продолжить беседу о прекрасном им не дала толпа голодных студентов, с шумом хлынувших в кафе и напомнивших, что пора отправляться на лекцию. Федор стоя опрокинул в себя остатки чая и, грохоча ремнями косухи, переброшенной за ворот через плечо, пошел вслед за Кирой к аудитории.

А уже в четверг она вручила ему диск с подборкой выпусков самиздата с интригующим названием «Поганая молодежь», где, как бы невзначай, в отдельной безымянной папке была подборка ее тщательно отобранных стихов.

Итак, нужно было написать стихи. Притом небанальные. Поэтическим эталоном для Федора было творчество Хармса и некоторых других представителей ОБЭРИУ, поэтому единственное, что пришло в голову, это читать их. Спустя тридцать страниц мыслеформы начали ворочаться в голове, образы стали превращаться в слова, мышление ускорилось и… «перейти зрачков тоннелем в несмиренный упокой» … «отвернуться и разрезать воздух пламенной рукой». Строки не склеивались, смысл ускользал, но предчувствие надвигающейся лавины слов уже щекотало горло и било электрическими разрядами в кончики пальцев, пляшущих по клавиатуре. Федор открыл блокнот на экране компьютера и начал торопливо стучать по клавишам.

Смертью чешется висок

вниз и вверх путь недалек

брошен в полночь словно хлам

и рассован по углам

конь обернутый в репей

сдохшей рыбы чешуя

не до вас двуногих вшей

обожателей гнилья

будто насморк жизнь пройдет

кашлем в глотке бытия

предъявляет полный счет

тот кто сам себе судья.

Результат не слишком обрадовал. Но для начала и это было неплохо. Останавливаться было нельзя. Слова, как грибы, не растут поодиночке; найдя одно, нужно продолжать поиски, пока не нападешь на след верного образа, точной формулировки, и тогда уже только успевай записывать. Однако следующий наплыв слов и образов оказался настолько экспрессивным и ритмически рельефным, что решено было прерваться на перекур.

Облокотясь на стену, Федор открыл окно и зажег сигарету. Квартира располагалась на первом этаже, и окна выходили на красную кирпичную стену трансформаторной будки, за которой брякали ползущие к кольцу трамваи. Неподалеку текла узкая и желтая река Оккервиль, изгибаясь дикими, крутыми берегами, с которых местная шпана время от времени скатывала в реку автомобили, демонстрируя таким образом свою ловкость и сообразительность. Внезапный порыв ветра внес клубы дыма обратно в комнату, Федор разогнал их ладонью, затушил сигарету об отлив, бросил окурок в траву и поспешно закрыл окно. Еще раз перечитав только что написанное и отправив его в корзину, молодой человек подошел в книжному шкафу и извлек оттуда избранные сочинения Байрона. Через полчаса родилось новое стихотворение с более чем точным названием: «Приступ байронизма».

Судьба наверно вспоминать

невиданное никогда ни в чем

глазами солнце пожирать

быть вам и свету палачом

в душе хозяйничает страсть

чадит Гоморрой и Содомом

для вас свобода как напасть

и красота вам не знакома

я сам себя считал когда-то

мерилом всех грехов людей

но потерял свой счет утратам