– Жуй! – я стал активно жевать, потому что создалось впечатление, что я её сильно разозлю, если не послушаюсь. Было чертовски сладко. Она же и рассказала мне про соты, про то, как их якобы правильно есть. Я, кстати, перегугливать не стал, чтобы узнать, правда это или нет. Поэтому как на духу: я просто сжевал соты, которые она засунула мне в рот, а, когда перестал чувствовать сладкий вкус, просто их сплюнул. Было не так чтобы здорово, но неплохо. Я всегда голосую за то, чтобы испытать что-то новое, чем не испытать. Именно это называется опытом. Слово неприятное, но полезное. Как цветная капуста.

Та же девочка научила меня хавать тосты с авокадо и лососем. Она пропагандировала их пользу. Типа берёшь хлебушек, поджариваешь его в тостере или нет, опираясь на свой вкус и время, которым располагаешь. Затем крем-сыр, нарезанное дольками авокадо, сверху ломтики слабосолёного лосося, сверху смесь молотого перца.

И она же однажды посмотрела на меня с презрением и сказала, что я ненормальный, раз ем тост с авокадо и лососем.

– Ты заболел? – она смерила меня таким презрительным взглядом, что адский холод пробежался по моей спине и вызвал тонну мурашек. – Авокадо со своим полезным жиром и лосось, отравляющий эту пользу, – ты просто животное. – я был готов незамедлительно согласиться с тем, что я животное, хотя мало что понял.

Потом она увидела у меня баночку мёда на балконе. Мы были у меня, она курила в открытое окно, я сидел рядом на стуле. Когда её взгляд упал на тогда ещё почти целую банку, я сразу же почувствовал спиной тот же самый адский холод.

– Зачем тебе мёд? – в этом вопросе было столько подвоха, что я почти сжался до размеров маленького джунгарика. Она ждала, что я отвечу. Пришлось признаться, что это всё ради моего гипотетически больного горла. Вирусы и бактерии бьют, а я уже готов к нападению: мёд тает в горячем молоке.

– Окей, но имей в виду, мёд – это самое настоящее зло. Ты вообще можешь себе представить, сколько там сахара? – я скорее кивну, чем сознаюсь, что представить я ничего такого не могу. Она пожала плечами, но с тех пор к мёду у меня было предубеждение. И как-то он мне стал меньше помогать при болезнях. Но традиции есть традиции.

Итак, я оказался на пути от работы до дома с пятилитровой канистрой мёда. Банка была безумно неудобная, пластиковая, с жёсткой ручкой, которая на морозе каким-то образом приваривалась к моей руке и оставляла глубокий кровяной подтёк. Почему-то мёд был до этого заморожен, поэтому вместо пяти литров по ощущениям я тащил килограммов семь этого сраного мёда из Самары и ещё соты сверху.

В метро ко мне подошла работница системы безопасности. Окинула взглядом с прищуром мою канистру мёда и спросила:

– Это мёд?

Я охуел от простоты вопроса. Она сразу! мгновенно! вычислила, что это, мать его, мёд, но всё равно спросила. Я подумал, сейчас она заставит меня пойти в этот отсек, где сканируют большие сумки и подозрительные рюкзаки, и будет просвечивать мою банку мёда. Пиздец, мне показалось, серьёзная мировая угроза нависла над моей пятилитровкой с мёдом. Он ещё был заморожен до сих пор и как будто чуть засахарен. То есть был совершенно непрозрачный. Может, в этой банке спрятан ещё какой-то груз, о котором я не знаю (ну не может быть мёд, сука, таким тяжёлым!). И тогда она посмотрит на меня, вызовет ОМОН, сапёров, меня все скрутят, увезут в Сибирь. Ну, или куда там увозят таких элементов сейчас… А ей дадут грамоту.

Я кивнул, что, мол, да, мёд. И она отошла от меня. Это поразило меня ещё сильнее. Может, она хотела поглумиться надо мной? Типа, боже, что за идиот с канистрой мёда? Кому вообще в наше время может понадобиться целые пять литров мёда? Только таком еблану, как ты. Я выдохнул и прошёл через турникет, неся банку перед собой.