После обморока в клинике Колфилд Мию положили на сохранение. Эштон приходил к ней пару раз, но она всё время спала – ей давали большие дозы успокоительного, чтобы нейтрализовать эффект стабилизатора.

В последний раз он пришел накануне вечером. Мия, как обычно, спала. Осторожно убрав с ее лица ярко-зеленые пряди, зацепившиеся за ресницы, Эштон ощутил на тыльной стороне ладони теплое дыхание – и почему-то вспомнил, как Мия смеется: так, словно внутри у нее перекатывается щекотный упругий мячик. Невыносимо захотелось услышать этот ее смех еще раз, чтобы уж точно запомнить, но Мия спала, и он так и не смог придумать ничего смешного, чтобы ее разбудить.

– Если вы не возражаете, господин Герингер, – мягко сказал бесполый цифровой голос, – наш сотрудник проводит вас в зал подготовки.

Бесшумная дверь отъехала в сторону, и на пороге показался молодой человек с исключительно приятной улыбкой. Эштон машинально прикрыл руками мошонку: он всё еще чувствовал себя голым.

Комбинезон молодого человека почти сливался со стенами комнаты.

– Это совсем недалеко, – приветливо сказал он, делая жест в сторону коридора. – Не беспокойтесь, пол тут везде стерильный.

Эштон шагнул босиком через порог. Температура пола в коридоре синхронизировалась с температурой его тела, и он сразу же перестал чувствовать собственные ноги – как восемь дней назад, когда вышел с работы и, вместо того чтобы сесть в пневмопоезд и поехать домой, вызвал аэротакси и поехал в Центр Сновидений.

Розовощекий толстяк, принимавший их с Мией, встретил его профессиональной добродушной улыбкой.

– Насколько я понимаю, как лицо, принимающее медицинские решения относительно вашей супруги, вы решили передать ее номер, – сказал он. – До Переноса осталось восемь дней, поэтому вам доступна только адресная передача номера.

Эштон кивнул.

– Не в Лотерею, а кому-то конкретному, – уточнил толстяк.

Эштон снова кивнул, не совсем понимая, какой реакции тот добивается. Толстяк вздохнул.

– Для адресной передачи номера необходимо личное присутствие вторичного получателя, – терпеливо произнес он. – Иначе мы не сможем провести процедуру.

– Я знаю, – сказал Эштон. – Поэтому я приехал.

Толстяк нервно улыбнулся и потрогал свою блестящую лысину, словно проверяя, на месте ли она.

– Вы хотите сказать, что… – осторожно начал он и замолчал, недоверчиво глядя на Эштона. – Ваша супруга… – произнес он наконец.

– Работает, – сказал Эштон. – Но у вас же есть все ее данные. Мне сказали, что для адресной передачи номера ее присутствие необязательно.

Розовые щеки толстяка стали пунцовыми, и Эштон подумал, что он похож на младенца, который никак не может понять, что делать с новой развивающей игрушкой, которую ему подсовывают родители.

– Я хочу, чтобы вы понимали, – настойчиво произнес толстяк. – Вторичный получатель не может передать номер дальше. Вы будете вынуждены его использовать.

Эштон кивнул. Толстяк поднял брови и вернул на лицо добродушную профессиональную улыбку.

– Это ваше окончательное решение? – громко спросил он, обращаясь не столько к Эштону, сколько к системе записи консультаций. – Вы ознакомлены с процедурой передачи номера и понимаете все последствия?

Эштон был ознакомлен и понимал.

Они с толстяком обсудили организацию прощания с близкими, Перенос и условия содержания тела в криохранилище с круглосуточным доступом для ограниченного круга родственников и друзей. Единственным адресатом своих мыслеобразов Эштон назначил Мию. Он не хотел, чтобы родители с профессиональным любопытством исследователей копались в его подсознании, пусть даже их разделяло несколько световых лет. Мия должна была приехать в Центр Сновидений, чтобы подписать согласие на получение и хранение мыслеобразов.