Когда наступила ночь, мир вокруг нас начал меняться. Небо постепенно темнело, а шум самолетов не прекращался. Мне казалось, это был всего лишь обычный день. Я продолжал ещё одну сигарету и смеялся о том, как же неправильно мы восприняли весь этот ужас.

Однако Машинка, поправляя свою кофту, выглядела иначе. Страх сжимал её сердце, и я заметил это, когда наши взгляды пересеклись. Она хранила молчание, которое было более красноречивым, чем любой разговор. В её глазах я увидел мрак надвигающихся событий, о которых не подозревали даже самые оптимистичные из нас. Тишина странным образом притягивала нас к единой мысли, порождала огромное количество вопросов, но ни одного ответа.

Думал ли я в тот момент о том, как могу повлиять на окружающих? Конечно, нет. Я лишь почувствовал лёгкий ветерок под потолком, и нам казалось, что всё в порядке. Не обращая внимания на взлетающие и садящиеся самолеты, мы продолжали обсуждать теоремы, которые казались нам сейчас более важными, чем достаточно очевидные вещи – мир после сигналов тревоги, все то, что уже начинало разрастаться за пределами нашей жизни.

В то время как я заканчивал третью сигарету за 7 минуту, военные самолеты продолжали пролетать над головой. Я долго смотрел на них, удивляясь – что же вообще происходит? И в этот миг всевозможные мысли о возможных последствиях пришли мне в голову. Я снова повернулся к Машинке, но она уже пропала в толпе. Я остался один с собственными переживаниями и ощущением, что время, в котором мы жили, стремительно меняло облик.

В тот момент я не мог даже представить, что эти самолеты уже решали судьбы. Время размывало границы между миром и войной, реальностью и вымыслом. Но, может, именно за эти мгновения мы были еще здесь, прозрачные и живые, полные надежд и ярких мечтаний, игнорируя все те угрозы, которые нависали над нами, как тени, готовые нанести удар в любой момент.

В сиреневом полумраке в операционной шла привычный неумолимый круговорот: звуки клацанья инструментов, тихий переговор медсестёр, медицинские аппараты, издающие мелодичные звуки сигнализации. Всё это смешивалось в один общий фон, создавая иллюзию заботы и присутствия, словно жизнь продолжалась вне меня. А я, лежа на столе, был всего лишь наблюдателем.

Женевская больница удивляла. Чистота белоснежных стен, доброжелательные взгляды людей в белых халатах – они действительно заботились о себе и своих patients. Ведь не зря прежде чем пересечь границу нужно позаботиться страховке и она не дешёвая – 30к Евро. В отличие от леденящих душу образов бездушных медиков, запомнившихся мне из советского кино и опытами над живыми организмами. Эти люди искренне стремились помочь, и я, наконец, почувствовал себя в безопасности.

Взгляд скользнул по инструментам, аккуратно разложенным на стерильных подносах. Только сейчас я понял, что за все эти годы самой важной прибавкой к моему существованию было лишь одно – желание жить. Подумалось, как меняются принципы: раньше я мечтал о приключениях, а сейчас стремился к простым, даже банальным вещам – быть здоровым, встретить рассвет без боли и страха.

Я откинулся на операционном столе, и меня захлестнула волна облегчения, когда анестезиолог с доброй улыбкой произнес, что всё скоро начнётся. Крепкие руки медсестры коснулись моей руки, и в этот миг я ощутил, как вся моя напряжённость уходит, уступая место незнакомому покою.

Когда игла вошла в вену, я мог лишь наблюдать за процессом: раствор бежит, заполняет кровь, разнося по телу тепло. Едва начиная терять способность к рассуждениям, я сделал два глубоких вдоха и закрыл глаза. Мысль о том, что вся жизнь пролетела со скоростью киноплёнки, накрыла меня, как волна.