– Похоже, бог пьяниц, позаботившись о кучере, соблаговолил оставить в живых заодно и наши души.

Кучер, стоявший рядом, виновато чесал затылок и причитал:

– Ох, ваше превосходительство! Какое неприятное происшествие! Настоящая беда, право слово.

К счастью, бог пьяниц проявил и далее участие в этом событии. Не иначе как по его благому произволению их нагнал богатый экипаж.

Карету, запряженную шестью лошадьми цугом, сопровождал многочисленный эскорт вооруженных слуг, лакеев и пажей. Кавальканте[264], сидящий верхом на одном из передних коней, имел такой гордый вид, что казалось, он правит колесницей самого Юпитера[265].

Карета остановилась, и из нее вышел довольно красивый и элегантно одетый кавалер лет двадцати пяти – тридцати. Гордая внешность незнакомца была не лишена мужественности. Атлетически сложенной фигуре могли бы позавидовать некоторые олимпийские боги. Черные как уголь глаза и узкие, подкрученные усики выдавали в нем скорее сицилийца, чем неаполитанца, а может, и вовсе испанца. Красивый наряд незнакомца дополняли богато расшитый плащ, бархатная шапочка со страусиным пером и шпага с рукояткой, инкрустированной драгоценными камнями, заправленная в сафьяновые[266] ножны, декорированные вышивкой золотом.

Практически в это же время к ним подъехала встречная почтовая карета.

Возничие всех трех экипажей принялись осматривать поломку. А «сицилийский павлин» (именно так Луис Игнасио обозвал про себя встречного щеголя) решил представиться. Причем сделать это он вознамерился, обратившись, в первую очередь, к Фьямметте:

– Пользуясь случаем, для вас не очень счастливым, для меня исключительно приятным, спешу назвать свое имя. Джамбаттиста Спуккес и Амато, герцог Сан-Стефано, герцог Каккамо, князь Галати. А как ваше имя, любезнейшая синьорина?

– Фьямметта Джада Ринальди, маркиза Гверрацци.

Луис Игнасио заметил, что, представляясь, девушка не испытала ни капли смущения. Напротив, она взяла на себя смелость назвать имя спутника:

– Позвольте представить моего дальнего родственника. Луис Игнасио Фернандес де Москосо и Арагон, маркиз де Велада.

В этом представлении Луису Игнасио не понравилось два момента: во-первых, то, что синьорина Фьямметта опустила его герцогские титулы, а во-вторых – что представила его дальним родственником. Причем второе не понравилось гораздо больше первого.

Нет, он был бы не прочь помериться титулами с этим напыщенным набобом[267], но выглядеть в его глазах «дальним родственником» этой девушки не хотелось. Поэтому Луис Игнасио представился сам:

– Синьорина Фьямметта поскромничала, представляя меня дальним родственником. Мое имя – Луис Игнасио Фернандес де Москосо и Арагон, девятый маркиз де Велада, пятнадцатый маркиз де Асторга, восьмой маркиз де Вильяманрике, пятнадцатый граф де Трастамара, пятый герцог де Атриско, седьмой герцог де Санлукар-ла-Майор, двенадцатый герцог де Сесса. И главное: я являюсь близким другом маркизы Гверрацци.

Заметив, как недовольно сдвинулись рыже-карие бровки на запылавшем румянцем личике, добавил многозначительно:

– Очень-очень близким другом.

– Вот как? Что ж, тогда мое предложение будет не вполне уместно.

– О каком предложении идет речь, ваша светлость? – спросила Фьямметта заинтересованно.

– Как понимаю, у вашей кареты серьезная поломка. Я хочу выручить вас и предложить вам, милейшая маркиза, продолжить путь в моей компании.

– Маркиза Гверрацци не нуждается в этом, – ответил за девушку Луис Игнасио. Холодностью его голоса в этот момент можно было бы заморозить Тирренское море. – Я вижу, что у постильоне[268]